Кузмин. Дневник 1905-1907 гг.
1907. Декабрь

Декабрь

1_____

Страшный холод. Ездил в эту дурацкую типографию: просят до середы, но я от них не отстану. У парикмахера встретил Познякова, plus tantique que jamais^[314]. Был в отчаянии, не бывши вчера с нами; будто его не хватало. «Ничего мне не удается в жизни», — говорил он. Бранил Дмитриева, говорил, что маменьки меня боятся. Письмо от Руслова очень трогательное. Был Тамамшев; Каратыгины зовут завтра. Вера Федор<овна> прислала билет. У Фокина была Павлова, Рутковская, разные господа. Молодой балетчик читал реферат дифирамбический Фокину, испещренный «ео ipso, conditio sine qua non, etc, mutatis mutandis»^[315] и другим^{941}.

2_____

Целый день сидел дома; ясно, холодно, репетицию проспал, к Каратыгиным не поехал, застрял у Ивановых, где был Гофман и Минцлова. Гофман сказал, что видеть Наумова не хочет, но напишет ему несколько слов в моем письме. Написал на бумажке, дома я, конечно, прочитал: «Целую тебя; скоро надо будет тебя видеть, очень скоро, но не сейчас; в феврале я уйду. Если ты в силах и знаешь, откуда эти силы, помоги Кузмину». Что сей сон значит? Как мне помочь? Только отдаться. Без денег был меланхоличен. Играл и пел у Вячеслава. Даже у Наумова не был. Соберу ли имеющие быть собранными деньги? Сидел дома, пил чай, курил. Завтра придут милые юноши. Поездка в Москву; если бы были деньги, я был бы счастливейший человек. Перечитывал прошлогодний дневник, это был разгар судейкин<ской> эпопеи. 3-го — «счастливый день»^{942}. Ну, будь что будет. Я ничего не пишу и, м<ожет> б<ыть>, нервничаю и преувеличиваю все. Давно я не видел милого Виктора Андреевича. Что-то выйдет из всего этого? Я, мудрый Machiavelli, знаю ли сам, что делаю? часто очень знаю. Луна и ясное холодное небо. Прибежал Гофман, приписать к записке, но написал новую: «Дорогой, люблю тебя и целую. Скоро тебя увижу, очень захочется. Хотел бы сегодня быть в Москве». Не совсем то же самое.

3_____

Теплее; ездил за конфетами; от Покровского записка, что не может быть. Поскакал на репетицию, которой не дождался, т. к. она начиналась в 9 ч.; прослушал только музыку. Был в мастерской, вспоминая прошлый год. «Мне всё здесь на память». Тот же Володя, тот же диван, то же кресло, тот же балкончик. Сомов не пришел, были только Нувель, Мирский и Позняков. Мирский ушел рано. Студент говорил, топая ногой, что ему нужно, чтоб его любили, хотя бы Сатана, что ему ничто не удается, и наконец лег на диван. Бранил Мирского, говорил, что Покровский любит проституток, что он хочет познакомиться с Огарковым и Табельской, что ничего не знает о половой жизни князя. Мирский идет в кавалерийское училище.

4_____

Днем сидел дома, отчего-то скучая, топил печь, дремал в полумраке, ничего не делая. Находят, что я сердит эти дни. Заходил к Ивановым. Поплелся к Коровину, у которого, оказывается, умерла бабушка, и обед отложен на субботу. Предупрежденный Бакст не известил нас. Поехал к Нувелю, где семейно и обедал. Позняков ему удивлялся, зачем я их зову. «Ну, а теперь Вы поняли, зачем Мих<аил> Ал<ексеевич> Вас зовет?» — «Да». На пьесе были Дмитриев, Позняков и Померанцев; Гога прицеплялся все ко мне. Свистали и хлопали, вызывали больше Добужинского; мне скорее не понравилось; есть какая-то немощь, а в постановке аккуратность Билибина^{943}. Гулял какой-то доступный юноша, которого В<альтер> Ф<едорович> так и не абордировал^[316], к своему сожаленью. <Огия?> была крайне скучна, но лучше, м<ожет> б<ыть>, предыдущей. Зинаида упрекала меня за свиту гимназистов; хорошо, что есть впечатление свиты. Мне важнее, что говорят, чем что есть на самом деле. Позвал Дмитриева на пятницу. Был сердит и раздражителен, и отчего? Опять холодно. Денег ни копейки.

5_____

Билет на Дёнкан отдал деве; зашел к Чичериным, где девочка играла со мной в 4 руки, а потом танцевала с высоким уланом, их кузеном. На Изаи не попал^{944}, поплелся на «Действо», при пустом театре и шиканье. Все время сидел и ходил с некиим Фроловым из шахматного клуба, с красивыми и наглыми глазами юношей. Зашел в «Вену», где попал в объятья Толстого, Рукавишникова и Гидони. Дома насилу дозвонился Павла, звал дворника, пока не вышли кто-то от графини и швейцар их выпустил. На «Действе» надеялся видеть il principino с Корнилием.

6_____

Был в замке; все время сидел какой-то юнкер из кавалерийского, которого нельзя было выжить. Вчера был Гофман. В<иктор> А<ндреевич> стал похож на boy’я из Café de France. Обедал у Тамамшевых, юноши не было. От Руслова отличное письмо. Заезжала Волохова с m-me Блок звать меня к Озаровской, где будет Дункан, петь «Куранты» в греческом костюме. Черт знает, что за ерунда. У Кондратьева был только Бер и кн. Гагарин. Тепло. Почему-то вспомнилось детство и жизнь на Острове.

7_____

с твердым намерением довести дело до конца, в чем он и успел. Вот случай. Но я не скажу, чтобы это было без приятности. Опять закусывали и пили неодетыми. В рубашке, без pince-nez у него милый вид очень мальчика. Опять одеванье, проводы в 4 часа, прощанья. Он и не надеется, что это не для времяпрепровождения.

8_____

Что было, не помню. Обедали у Коровина. Да, был у Блок, причем застал только его жену. Вечер у Озаровских сегодня, но я не поеду, хотя друзья и отправились. Думая застать гимназистов, полетели на Офицерскую, но двери уже были заперты. Поплелись в «Вену», где никого не было. В<альтер> Ф<едорович> достал билет себе и Principino на балет; меня это очень шокировало: отказался отложи и взял вдвоем, сунулся к Наумову, теперь к Principino, будто у него мало своих. Но, конечно, это зуб небольшой. У Коровина новая хозяйка с большим контральто и поганым ртом.

9_____

Сидел дома, никуда не выходя, скучал, не писал; поднимался к Иванову, но он был занят; письмо от Руслова; позировал девам. Поздно послал записку Гофману наверх: «Милый Гофман, спуститесь сейчас минут на 10, мне страшно, зову Вас, т. к. перед Вами мне не стыдно». Он прилетел, стал меня целовать, говорить, что все знает, что я его люблю, что скоро мне будет большая радость, и лез на меня. Я плакал, делал des yeux fayards^[317], клялся в любви к Наумову и, находя минуту удобной, сказал: «Помните, я не буду повторять этого: что бы Вы ни слышали, что бы Вы ни видели, что бы я сам ни говорил про себя — моя душа всегда чиста, я не изменяю своей любви». Когда он сидел на мне, обнявши, вошла Фима с карточкой Вяч<еслава> Ив<ановича>, зовущей Гофмана. Прилетел опять, целуя и трясь об меня животом в темной комнате, лопоча: «Теперь Вы понимаете etc.». Т. к. меня это не особенно импрессионировало, то мне не трудно было представить chaste et pure^[318]. Пошли к Иванову, играли, пели, читал «Мартиньяна», Иван<ов> ругался, я спорил, был нервен. Это не дорогого стоит. Гофман, увлекши меня в комнату и затворивши двери, опять делал попытки меня насиловать. Сказал, что каждый день будет ко мне приходить. Я бы обошелся и без этого. С Наумовым у них что-то было; главное, сказал, что Наумов ему сказал, что меня любит, что потерять меня не может, что вначале мог бы отдаться мне, но боролся, теперь не может, любя глубже, потом, если придется, опять сможет, не теряя любви и отношений. По-моему, Гофман не врал, и к чему бы!?

10_____

Утром телефонировал Нувель, когда я только что вставал. Principino был рассеян и небрежен. Прибежал Модест с объятьями и закрытием дверей. Приходил Вяч<еслав> Ив<анович>, я топил печку, читал ему Пролог, казался таинственным и переживающим кризис, пусть расскажет Модесту, тот Виктору, которого собирается теперь аккапорировать^[319] что сегодня не может быть, когда я звал его завтра.

11_____

Утром поехал к Нувелю и Сомову предупредить и звать их. К Блоку; оказывается, послал деньги по почте. Страшный холод. Заехал к Чичериным, ждал их, разговаривая с девочкой, что-то наигрывая. Дома уже был Потемкин, пришел Сережа и старейшины, забегал Модестик, звал завтра в училище. Все уселись на диван, и поднялась щупка, как в танцульке Народного Дома. Я стал целовать П<етра> П<етровича> и наконец нащупался до конца при всем честном народе, хотя и в темноте. Вот так случай. Прощаясь, я спросил: «Вы не сердитесь?» — «Нет, я был рад». В<иктор> А<ндреевич> прислал премилый ответ на стихотворение В<альтера> Ф<едоровича>.

12_____

Наумова в лазарете не было, но его вызвали из класса на минуту; говорил все с Модестом, но был, видимо, рад. Звал вечером. Заехал в цирюльню и к князю. Поехали: страшный мороз. К Сомову пришел и Валечка, хваливший меня за вчерашнее. Сомов позвал нас в воскресенье. Заехав за папиросами, насилу добрался домой, не пойдя ни к Костриц, ни к Ремизовым. Пришли Глеб Верхов<ский> и Зарецкий, почтительные и скромные. У дев был Сашурок. Поднялся к Ивановым. Вяч<еслав> Ив<анович> уже спал. Я посидел, не говоря с Модестом, и ушел. Вдруг Анна Рудольфовна является ко мне и зовет наверх, в спальню Вячеслава. Какое-то двойное шарлатанство: мой кризис, провидение Минцловой, но, кажется, я не сбрендил. Гофманенок уже ждал меня с объятьями в «башне», потом утешение Марьи Михайловны — занятно. Ответа мне нет, не так торопится.

Проснувшись, я почувствовал кого-то в соседней комнате и испугался. Оказывается, проник Павлик. В<иктор> А<ндреевич> говорил по телефону, что ответить хотел вчера, письма же не писал. Просил в субботу днем или вечером. У Чичериных Костриц не было, но было неплохо: тихо, мирно, семейно. Играл Чайковского. Поднялся к Иванову поймать Модеста. Был Леман и Странден. Читал «Алексея». Модест спустился со мною, говорил, что это он отстранял Наумова от меня, теперь же за хорошее поведение сводит, что тот меня любит, но слабо. Выражал ему свое возмущение по поводу отношений В<иктора> А<ндреевича> к Нувелю; тот объяснял простою вежливостью. Недурно: очевидно, тут его запреты недействительны. Он глуп, но может пригодиться.

14_____

Позняков не пришел. Посылал за Гофманом, которого не оказалось. Пришла Минцлова, утешала меня, целовала в лоб, говорила, что полюбила меня, что не может быть, чтобы мне не помогли. Наверху у меня нашли вид аббата и шарлатана; пел, новые стихи посвятил Вяч<еславу> Иван<овичу>^{945}. Минцлова взяла обещание, что завтра ей дам отчет после свидания. М<ожет> б<ыть>, я действительно на новой дороге. Завтра у Виктора. Что-то будет. Буду заниматься. Читал Bréviair^{946}

15_____

«Те, что я надевал вчера, — не новые, а старые». Другой отвечал: «Слушаюсь». Писал, читал разные разности, бродил, курил, писал письма. Пошел снег, теплее, Сомов завтра отглашает^{947}. В замке узнал, что Наумов еще в лазарете. У него была мать, он никуда не едет. Был душевен, но упорен, говорил, что может мне помочь, что уходить не надо, будем видаться каждый день, что это — и его путь, целовал, жал руки, плакал, на бумажке чертил «Мишенька, Мишенька». Это, конечно, лучшая помощь, но достаточная ли? но такая сладкая. Покровский не пришел. Поднялся, там была Герцык. Вышла книга Городецкого, кажется, плохая^{948}. Модесту дал отчет; тот завтра хотел послать записку со мною. Завтра опять увижу, это сладкие обоюдные сети. Поехал в «Вену», как условились, друзья казались мне далекими. Были Потемкин, Платер и Раппапорт. Я сидел, как бонза, друзья сердились и смеялись, предполагая комедиантство. В<альтер> Ф<едорович> меня провожал, он тоже достаточно несчастен, но кто же виноват? Не сам ли сунулся он в эту кашу?

У него был Анненков, я чуть не засыпал, слушая рассказы о маневрах и смотря на Виктора. Заехал к Жеребцовой, домой. Вечером пришел Валечка и гимназисты. Позняков болен, получил от него письмо. Он бранил меня Огаркову, меня отовсюду ругают. Прибегал Модест, утром он тоже был, дал письмо (где говорилось, что В<иктор> А<ндреевич> не может не нуждаться во мне). Затворился от гимназистов со мною. В<альтер> Ф<едорович> пошел наверх, он наделает des gaffes. Откровенным я могу быть лишь с самим собою, как это ни тяжело. Прочитал Валечка свои стихи юношам, очень их шокировав и спугнув. Слушался бы лучше меня. Я его тревожу, и это меня радует, я и его могу провести. Завтра увижу моего ангела. Вяч<еслав> Ив<анович> выпытал у Нувеля почти все положение дел, причем был уверен, что я живу с Наумовым. Было почему-то очень, очень грустно. Планы опять начинают привлекать. Засяду в библиотеку, работа, свидания с милым Виктором, будущий год — все светло влечет меня. Я мог бы быть бесконечно счастлив: читать около него, когда он занимается, — разве это не счастье? И Модест, и Минцлова — христианские друзья.

17_____

Тепло, хорошо. В типографии ничего. От сестры милое письмо. У Наумова было беспокойно, но бесконечно мило и любовно. Несколько раз он был готов вдруг целовать меня, но сидел дежурный юнкер. Кончаю «Анну Мейер». Просматривал старые планы: тихо, мирно, зовет к работе. Сидел с Ел<еной> Ив<ановной> и Ольг<ой> Павл<овной>; пришел Сомов; только что я поднялся, пришли сказать, что пришел Потемкин. Пришел, чтобы быть со мною еще раз, говорит, что давно этого хотел, не хотел, чтобы я уходил. Наверху читал рассказ, пели. Мои друзья мне дороги; с такими костылями можно идти на небо^{949}. Спал неплохо, но проспал; не могу наладиться.

Ездил, будто к вечерне, в замок. Что-то лесковское есть теперь в моем положении. Пришел Тамамшев. Марья Петровна уехала в Нижний. Поднялся наверх на минуту, поехал все-таки к Валечке. Были Бакст и Потемкин, потом Сомов и Дягилев; я все вспоминал вчера, когда здесь сидел В<иктор> А<ндреевич> и все было по-другому, и мне было грустно почти до слез. Что все мне без него! держит он меня крепкими цепями. Уехал с Дягилевым, Сомов сбежал раньше.

19_____

Был опять у своей вечерни; я бы не мог теперь не видеться каждый день. Ехал с Елиз<заветой Н<иколаевной>. После обеда ходил к Чичериным просить шубы, которые оказались отправленными в Покровское; болтали; едят постное, в черном. Заходил купить кое-что, поднялся к Ивановым, играл «Алекс<андрийские> песни», Бетховена. Минцлова просила купить ей ладану. Модест спустился ко мне, благословлял меня, я же подарил ему складень литой. У меня теперь есть братья и сестры. Но неужели я не попаду к Варе? Не надо никого обижать, но это и дорого, и как же без шубы? Сережа уехал еще в воскресенье. Завтра, клянусь, начну по-новому. Vita nuova. Ни минуты <не> терять.

20_____

— не дело. Видел Бакста, вчера меня ждали у Бенуа. Поехал к вечерне. Хотя у него болела голова, был мил и близок; передал поцелуй Модеста. Поехал к Ремизовым, которые уже обедали. Не ел, пили чай, болтали, читал повесть. Сер<афима> Павл<овна> поехала со мной, было весело, заезжал за баранками. Затопил печку, пили чай, пошли наверх. Все музицировали. Анна Руд<ольфовна> хотела мне что-то сказать хорошее. М<ожет> б<ыть>, Виктор уедет — это лучше. Я очень мучаюсь, обижая сестру. Я очень светел и спокоен. Письма от Ликиардопуло и Познякова; стихи возможны к Пасхе. То-то было бы хорошо!

22_____

Куда-то пропал день из дневника. Не могу понять, куда я его дел. Встал под колокольный звон рано; ходил к парикмахеру, за папиросами и к милому Наумову, где были брат и мать, было истерически беспокойно. Потом он был мил, как всегда. Открытка от Модеста. После обеда заехал к Нувелю, разболтал ему все, он был импрессионирован, плакал в мой жилет; потом ненадолго зашли в «Вену», где Липкин спрашивал у меня адрес Судейкина. Ехал оба раза мимо милого замка. Что-то будет?

23_____

Опять мороз и солнце. Был ласков и укреплял меня. Но вечером опять напала тоска, звонил три раза к Леману, видел Веру и Сергея. Несколько успокоился, писал письма. Пришел Леман, говорил поразительные вещи по числам, неясные мне самому. Дней через 14 начнет выясняться В<иктор> А<ндреевич>, через месяц будет все крепко стоять, в апреле — мае огромный свет и счастье, утром ясным пробужденье. Очень меня успокоил. Написал сестре и тете. Завтра пойду наверх. Оба хотим ко всенощной. Да, Леман советует не видеться дней 10, иначе может замедлиться, но это очень трудно. Апрельское утро придет, что бы я ни делал. Проживу до 53 л<ет>, а мог бы до 62—<6>7<-ми>, если бы не теперешняя история. Безумие не грозит.

Утром заходил к Чичериным, их не было дома; ждал, сидя на полу у шкапа и разбирая книги. На подъезде ветки от елок, будто кто умер. Видел нашего ангела. Поднялся наверх. Была елка, было неплохо, но сидел недолго, чувствуя себя нездоровым^{950}. Встретил m-me Бенуа, звавшую на елку, но отказался. Там, оказалось, Нувель напропалую сплетничал обо мне и моем отшельничестве. От Модеста открытка. Ивановы очень милы и ласковы, это большое счастье, что они такие соседи.

…^[320]

25_____

<иктора> А<ндреевича>, он светел, тих, вчера сидел с лампадой в пустой камере, ухаживает за больными, подарили ему новую неудобную палку. Приехал Нувель, сказавший, что Бенуа очень зовут, что у Дягилева ко мне дело и т. д. Поплелся, но плохо сделал. Все мне казались чужими. Сергей Павл<ович> хвастался Нижинским, спрашивал советов, которым не последует. Читал рассказ и стихи, не понравившиеся. Без меня был Позняков, обещавший прийти завтра. Спал плохо, с кошмарами; еще не могу выходить один, без anges gardiens.

26_____

Видел Лемана. В замок не ездил. Боль в голове; неприятно после вчерашнего. Забегал наверх, играл с Сергеем в войну, мирно беседовал. Позняков пришел во время обеда, ждал меня, пил чай, был нежен, обещал прийти завтра вечером. Расположился у дев писать письма, как пришла за мной Вера сверху. Там были Беляевские и потом вся семья Курдюмовых. Ан<на> Руд<ольфовна> говорила, что чистота отношений — деталь, не обязательная всем, но главное не в том. В конце января она вернется. Болела голова. Что-то в замке?

27_____

Был в замке. Он читает «Идиота», был нежен, но смутен, поцеловал на прощанье. В балет не пойдет, я очень рад; просил принести музыки на время, хотел бы слышать Баха. Какое будет счастье, когда он будет выходить! Обедал вдвоем с глухой барышней. Расспрашивала о Наумове. Поднялся наверх. Когда пришел Позняков, за мною послали. Как все-таки человек делается бесконечно ближе и милее после обладания. Иванов предполагает у меня нечто вроде «Огненного Ангела»^{951} <ожет> б<ыть>, не ошибается.

28_____

Был, где бываю. Заходил князь Св<ятополк->Мирс<кий>. На 3<-м> «Вечере совр<еменной> музыки» продавали кустарн<ые> блюдечки с моей персоной. Посидели тихо-мирно. Наверху была Герцык, потом Сомов, Нувель и Бакст, это до смешного все идет теперь мимо меня. Но мне было очень хорошо и светло. Мар<ья> Мих<айловна> нездорова. Милый мой огненный ангел всего меня наполняет и ведет к тропам неведомым. Молился. Нужно возобновить лампады. Укладывали Костю спать.

29_____

Стриг меня молодой Георгий, я буду всегда его спрашивать. В замке было не очень хорошо, хотя и не плохо: слишком весел и резов, все время хохотал. Очень холодно. Пришел Леман с предсказаниями. Я будто в сказке или романе. Не портит ли он нам? ведь и он был в меня влюблен. Поднялись наверх. Были Чулков и Перемиловский, скучные батюшки. Вернулся, пил чай и что-то долго рассматривал. Спал спокойно. Молился. Днем видел ангела в золот<исто->коричневом плаще и золот<ых> латах с лицом Виктора и, м<ожет> б<ыть>, князя Жоржа. Он стоял у окна, когда я вошел от дев. Длилось это яснейшее видение секу<нд> 8.

Пошли часы, стоявшие больше 4-х месяцев; теплее, встал рано. В замке было очень приятно, хотя не тяготят ли его мои посещения? Видел на лестнице Минцлову. Торопился от Чичериных, думая попасть еще наверх, но не поспел. Посещение Захарьевской, хотя там были только Кострицы и Врасский, отозвалось плохо. Кто-то ругает, кто-то хочет меня петь. Вчера в Вергилии мне вышло: «Nulla meis sine te quoratus gloria re…»^{952}, как это верно. Что-то меня тяготит. Фиксирую апрельское утро. Я очень оторван, и будто уходит почва из-под ног.

31_____

Был в замке. Хорошо. Ангел хранит меня. Церковь Павла, Михаила Архангела^{953} Герцык. Играл 4-ю симфонию. Просидел до 6-го часа. Вот и новое лето Господне, благоприятно^{954}. Високосный год. Письмо от Модеста утешительное. Что-то сулит мне все это? Часы идут — это чудо.

Примечания

(в квадратных скобках)

315) Ряд латинских выражений: тем самым; необходимое условие; и так далее; соответствующие изменения.

316) Зацепил (от франц. «aborder»).

(франц.).

318) Целомудренным и чистым (франц.).

319) Завладевать, присваивать (от «accaparer»).

320) Фраза не дописана.

Комментарии

(в фигурных скобках)

«Вчера провел вечер у Фокина, нового балетмейстера, с художниками и танцорами, с примой Павловой 2-ой и др., но скучны они, голубчики, когда не красивы» (Богомолов. С. 207). Этот вечер, по всей видимости, был связан с постановкой балета «Павильон Армиды», оформлявшегося А. Н. Бенуа.

942) См. запись от 3 декабря 1906 г.

943) Речь идет о постановке «Бесовского действа» А. М. Ремизова в театре Коммиссаржевской (постановка Ф. Ф. Коммиссаржевского и А. П. Зонова, декорации М. В. Добужинского, музыка Кузмина). Подробнее о постановке см.: Ремизов А. М. Встречи. Петербургский буерак. Paris, [1981]. С. 183–185.

Изаи, и квартета герцога Г. Г. Мекленбургского в Малом зале Консерватории. В программе — фортепианный квинтент Кастильона и концерт Э. Шоссона для фортепиано, скрипки и струнного квартета. Отчет Кар <В. Г. Каратыгина> см.: Товарищ. 1907. № 445. 9 (22) декабря.

945) Речь идет о цикле стихов «Мудрая встреча» (С. 95-100).

946) Бревиарий — требник у католиков.

947) Вероятно, имеется в виду недатированная записка К. А. Сомова: «Дорогой Михаил Алексеевич! Вечер, назначенный у меня в воскресенье, откладывается из-за балета „Аленький цветочек", на который мне достали билет. Будьте милы, окажите услугу, напишите или протелефонируйте об этом сейчас же Мирскому. Сам я не знаю его адреса» (РНБ.

948) Имеется в виду книга С. М. Городецкого «Дикая воля» (на титульном листе год издания: 1908).

949) Ср. в «Мудрой встрече»: «О милые други, дорогие костыли, / К какому раю хромца вы привели!» (Кузмин. С. 98).

«Потом получил письмо от Кузмина, где он пишет: „В сочельник был в церкви, у В. А. и наверху, где никого не было, Была елка, я пел «Христос рождается»… сейчас ходил было с Прологом по просьбе Веры Конст<антиновны>, но они все на елке где-то. Утром были в лавре"» (РГБ. Ф. 109. Карт. 17. Ед. хр. 1. Л. 8 об.).

951) «Огненный Ангел» — исторический роман В. Брюсова, с биографическим подтекстом. Подробнее об этом см.: Гречишкин С. С., Лавров А. В. Биографические источники романа Брюсова «Огненный Ангел» // Ново-Басманная, 19. М., 1990. Ср. также концовку третьей части сборника «Сети».

952) «Славы я никакой без тебя добиваться не буду» («Энеида», IX, 278. Пер. С. Соловьева). Так называемые «гадания по Вергилию» (sorets virgilianae) получили распространение со времен средневековья. Описание способа гадания см., например: Казанова Д. История моей жизни. М., 1991. С. 313.

«Лето Господне» восходит к Евангелию от Луки (Лк. 4, 16–21) и книге пророка Исайи (Ис. 61, 1–2). Звучит оно в церковных песнопениях, посвященных началу церковного года 1 сентября: «…благослови венец лета благости Твоея, Господи…» У Кузмина в сборнике «Сети» есть стихотворение «Лето Господнее — благоприятно» (Кузмин. С. 101, датируется январем 1908 г.).