• Приглашаем посетить наш сайт
    Литература (lit-info.ru)
  • Кузмин. Дневник 1905-1907 гг.
    1907. Январь

    1907

    Январь

    1_____

    Какая тоска; солнце светит, денег нет; спектакль у ребят занимает всех, и не принимать участия есть какая-то личная обида. Целый день у нас пишет декорации некто Максимов. Гуляли с полчаса; забегал Гофман, опять почтительный, но чем-то неприятный. Очень хочется спать. Чичериных, вероятно, надую, пойдя завтра на «Балаганчик». После обеда было очень скучно, пошли к Иванову и Ремизовым, которых не застали дома. После собрались семейно в «Вену». Хотя Сапунов по телефону говорил, что меня куда-то зовут и что они сами в таком разе поедут в «Вену», но там кроме Грузинского, Любоша, Черепнина, <Тартакова?>, Цензора знакомых не было. Было приятно, пили шабли, крем de моссо, ели. Вернувшись часа в 2, я еще играл «Фауста» и толковали втроем с Сережей и Татьяной Алипьевной о театре, о московских декадентах, к которым и Сережа начал относиться более доброжелательно. М<ожет> б<ыть>, было лучше, что театральные не приехали, хотя мне их очень хотелось видеть. Нужно будет начать повесть скорее{531}. Когда получу деньги, можно будет съездить в Москву, хотя я еще далеко не знаю, пойду ли я к Судейкиным. Какая-то заноза еще у меня есть, и не знаю, не тяжело ли мне будет его видеть теперь, хотя я и свободно легок.

    Была репетиция детей, кажется. Ек<атерина> Ап<оллоновна> по телефону спрашивала, будем ли мы вечером дома и одни ли. Барышни были на «Беатрисе», очень им понравившейся. Спрашивали по телефону у Вилькиной, будет ли она дома; она сказала, что будет, но что нет ужина; мы обещали не наверное. «Балаганчик» привлек немного публики, которая опять хлопала и шикала. Мал<енькие> актрисы затевают маскарад 7-го у Суреньянца; вчера они были у Мишеля, и, говорят, было не очень приятно. Был Нувель, хотевший ехать к Вилькиной, но Бакст тащил к Сомову; т. к. Володя сказал, что Ник<олай> Ник<олаевич> уехал в Москву, то я попросил типов «Мира искусства» подождать, пока я только оденусь; но, встретив тотчас же Сапунова, пошли наверх, где он стал делать эскиз. Новый замысел портрета с лирой, звездами, облаками, венком из васильков, золотыми мушками тоже из самых интересных, хотя с амуром меня привлекает больше. Послал Володю сказать, что занят с Сапуновым, в мастерскую просят не ходить и к Сомову не поеду. На вопрос, не ругался ли Бакст, вернувшийся Володя ответил, что, кажется, было такое размышление. Звал Ник<олая> Ник<олаевича> к Людмиле Ник<олаевне>, он согласился только заеха<ть> поесть к Кину, где были Бецкий с Феона. Было уже поздновато ехать к Людм<иле> Ник<олаевне>; попив чай Graves и закусив, пошли домой. У Кина беседовали мирно о Врубеле, Дягилеве, который уверял в Москве, что это — он открыл меня. Дома оказалось, что Минская 2 раза телефон<ировала> и просила меня телефон<ировать> тотчас по приезде. Было часа 2, ее разбудили, страшная обида, гнев, накупили массу еды, ждали, у Соловьевой ко мне дело о музыке, звали обедать пятого. Сапунов хотел приехать завтра днем остаться на обед и спектакль. Нужно будет зайти к Баксту, чтобы он не обижался.

    3_____

    Никуда не выходил. Была репетиция. Сапунов приехал во время обеда, он находит, что у нас всегда святочное настроение: он тотчас нарисовал окно и печку для сцены, гримировал детей, вообще входил в недра. После спектакля и чая делал эскиз, пришел Леман, мы, посидев в детской, пошли ко мне, где мирно беседовали о плане издания «Курантов», с роскошным воспроизведением акварели красками, в переплетах из старинной материи, по подписке. У Ник<олая> Ник<олаевича> был отличный зеленый галстух. Разошлись все рано; домашне посидели и рано легли спать.

    4_____

    <ожет> б<ыть>, завтра. Из банка я зашел позавтракать и направился к Сапунову. Маленькие актрисы маскарад хотят 6-го, а не 7-го. Сапунов писал большое «весеннее» полотно, кажется, будет очаровательно. Думает к выставке закончить его, «Маскарад» и написать пастораль и мой портрет. Говорили опять о «Курантах». Если бы все согласились, «Лето» было бы Ник<олая> Петр<овича>, «Осень» — Сомова, «Зима» — Сапунова, «Весна» — Судейкин (или Бакст, или кто-нибудь из 3-х) или вдвоем Ник<олай> Петр<ович> и Ник<олай> Ник<олаевич>{532}. Было очень мило; после обеда провожали арзамасских барышень с той же платформы, откуда уезжал Феофилактов. Что-то привлекает к дороге в Москву. Возвращаясь, заходили за покупками, по-моему, продолжалось святочное. Перебирался Сережа к себе от меня. Все торопился переписывать Сомову «Ал<ександрийские> песни». У Бердяевых были Ремизовы, Иванов, Городецкий, Гофман, Нувель и Бакст. Ремизов читал рассказ, Городецкий роман «First Flirt», подражание мне; хочет писать статью обо мне{533}. Иванов ворчал на нас, что мы зазнаёмся и пишем вздор. Вышел «Эрос»{534}. Сомова не было. Сераф<има> Павл<овна> говорила о Судейкине. Звали завтра. Скоро начну повесть, вероятно, будет <хорошо?>.

    5_____

    что мне прощают то, чего ей нет, — легкомыслие и дурное поведенье. Поехали к Ремизовым на кутью в страшный холод. Там были Бердяевы, Сомов, Бакст, Нувель, Гофман. Была кутья, жареная колбаса, взвар, стол настлан сеном. Гадали; мне вышло довольно утешительно. Бакст говорил, что кто-то очень не любящий Сергея Юрьевича говорил, что он женится из-за денег. Кажется, это — Маврин. Мейерхольд был у Сомова и толковал не только о Гольдони, но и «Пеллеасе»; хотят поручить Баксту и Денисову, как наиболее культурному и покладистому. Он прямо с ума сошел: «Пеллеаса» — Баксту! О «Курантах» не говорил. «Современники» думают устраивать вечер из соврем<енных> русских композиторов и, кажется, не воображают исполнять меня — это бесподобно. Но я не думаю, что я теряю почву под ногами. Даже наоборот. Гофман собирал подписку на издание «Соборного индивидуализма»{535}. Мне было грустно, но не скучно. Меня огорчило, что я не приглашен на vernissage нестеровской выставки. Разговоры о Гольдони меня развлекли{536}. Вчера был Павлик у Нувеля, прося денег; отчего он не обратился ко мне, не знаю. М<ожет> б<ыть>, они его устроят через Коровина.

    6_____

    Страшный холод, солнце; играл «Barbier»; одевался, к Сапунову попал в четвертом часу, но он все-таки делал эскиз; познакомился с офортистом Беляшевым, одним из кандидатов на предполагаемый было сапуновский вечер. Рассказывал о постановке «Пеллеаса» Бакстом, встретив сочувствие. Не знаю, буду ли я просить Сомова о «Курантах», рискуя встретить отказ, м<ожет> б<ыть>, Кузнецов, если ему дать «Осень», обойдется без зачаточных младенцев{537}<олай> Ник<олаевич> не советует. Обедали на Васильевском, долго и мирно беседовали, на маскарад решили не ехать, но заглянуть в театр. Там еще никого не было; прошли в мастерскую, где и сидели довольно долго одни, говоря о всякой всячине. Говорил о взаимной нелюбви Судейкина и Маврина, о Дягилеве etc. Пришел Суреньянц, сказавший, что маскарада не будет, жаловавшийся на интриги, на Мейерхольда и т. д.; приходил Фед<ор> Ф<едорович>, прибежал Коленда каким-то именинником; мы ушли. Городецкий и Иванова были в уборной Мунт. Городецкий затевает какой-то вздор о пикнике в Лесном, зажечь елку, одеться саламандрами etc. Его дикости почти всегда без вкуса. Иванова звала нас к ней или Веригиной, но мы отказались. Дома был один Сережа, чем-то мучающийся и не говорящий об этом, хотя это стоит у него на губах. Мы пили чай, читая безобразную книгу Бальмонта «Злые чары»{538}. Болтали, Сережа вздыхал, жалел о несостоявшемся маскараде, но не открылся. В понедельник звал Сапунова обедать и провести время до театра. Соловьева прислала письмо и свою пьесу с предложением написать музыку. Эбштейн где-то читали, что «чудная музыка „Балаганчика" совсем не соответствовала той путанице, которая происходила на сцене». Не поздоровится от таких похвал. Мне почему-то грустно, и Остров напомнил мне далекую молодость.

    7_____

    Невообразимый мороз; ездили за конфетами; отмороженные уши. Письмо от Вилькиной с просьбой принести Musset к Сологубу{539}. Пришли Гофманы и Мосолов, играл. Меня сердит, когда меня считают прежде всего музыкантом. Поехали к Солог<убу> в башлыках и масках, было весело ехать бесформенными кувалдами. Там была куча народа, 3 актрисы, Городецкий написал стихи про бумажный бал: «Милый Кузмин, помнишь 30-е, ты сидел у меня на коленях?», относящиеся к Ивановой. Мне очень нравится Чуковский. Драма Рафаловича была очень скучна{540}

    8_____

    Ездил в банк за деньгами, заказывал платье, купил пальто, отдал долг, почти ничего не осталось. Дома все веселее с деньгами. Сапунов обедать не пришел. Нувель сердился, что я не принес дневника. Приехал Павлик; он отморозил себе нос и в повязке, что, конечно, его не красит. Просидел до театра, помогая мне одеваться, завязывая галстух, слегка кокоточно. В театре была скука адская, глупая захолустная пьеса, невозможная постановка, за кулисами никого, я был бы очень рад, если б она не делала сборов, хотя бы и с В<ерой> Ф<едоровной>; невозможно объяснить такое позорное явление, как постановка этой вещи{541}. Чулков просил меня написать об этой гадости, т. к. сам не мог, но и я отказался. С тех пор как в театре погасло увлечение и начались интриги, он меня значительно меньше интересует. В зале было много знакомых, но все разъехались, и я, не хотя ехать домой и не имея куда идти, попал в «Вену», где оказались Вилькина, Зин<аида> Аф<анасьевна>, Гайдебуров, Брауде, сестра Ком<миссаржевской?>, Дымов, Каменский и пр. Кажется, теперь идут сплетни уже обо мне с Сапуновым, это ни на что не похоже, но, м<ожет> б<ыть>, ничего. Людмила Ник<олаевна> была очень дружественна, они, в сущности, премилые и забавные женщины. Сережа в театре не был.

    9_____

    {542}. Приехал к Ник<олаю> Н<иколаевичу>, он дома и здоров, нашел, что у меня фривольный вид, делал эскиз, угостил Curaçao. Поехали к нам обедать; Брюсов прислал мне «Земную ось» с надписью. Я горд, хотя и написано «Александровичу»{543}. Играл «Куранты», «Зима» привлекла Ник<олая> Ник<олаевича>, особенно Амур; обсуждали мушки, жилеты, maquillage. Пришел Павлик; вздумали поехать в Нар<одный> Дом. Ехали втроем весело, как летом; в Доме было скучновато, был Юсин, Путц, на меня почему-то пялили глаза. В ужасе от чая и пирожных Нар<одного> Д<ома>, мы поехали в «Яр», знакомый Павлику и Сапунову{544}. В зале, очень напоминавшей хорошие рестораны в провинции и, в частности, ярославский на бульваре, было очень холодно; редкие и добродетельные посетители слушали добросовестно какую-то садовую канитель со сцены. Наш слуга, бестолковый или пьяный, предлагавший подогреть мозельвейн (который он называл «вазелином»), опрокидывал 2 раза лампочку от кофе и сжег 2 салфетки. Болтали, шутили, пили Ko-Hi-Noor. Павлик поехал ко мне. Будто летом, пробирались тихонько в комнату, будто летом, раздевались, напевая, будто летом, я провожал его в поддевке на голом теле, будто летом, я вернулся к <перерытой?> постеле, но это было не лето. Городецкий прислал мне отличные стихи{545}.

    10_____

    «Вене», думая, что и я там буду. Приехал Павлик. Сережа в театр не поехал. «Балаганчику» не шикали, хотя народу было немного. Мейерхольд просит музыку к «Зобеиде»{546}, которую ставит Анисфельд. Утром отдал в переписку свои вещи и был у Гржебина, сказавшего, что задержка за Сомовым, не присылающим корректур. Пришел Ник<олай> Ник<олаевич>, несколько расстроенный, не в духе, дружественный. После театра пошли к Ивановым, там была Веригина. Было скучно. Вечером тепло. В субботу затевается вечер.

    11_____

    Тепло, ясно, весенне, разнеживающе печально. Был у портного, у Вальтера, у Сомова, он действительно корректур не вернул, чудак! Позвал его завтра. После обеда пошли к Ивановым, там был Нувель и Гофман. «Эрос» с простой надписью; стихи Городецкого нашли под меня и нежными ко мне. Диотима трогательна, просвет<левшая?>, молодая, расположенная. Пришел Троцкий и Леман, у первого манеры совершенной тетки, и я уверен, что это он и был тот, который приходил к Иванову с признанием{547}. Л<идия> Дм<итриевна> его предположила в Гафиз. Пошли к Гофману. Там была куча офицеров и барышень, игравших в 4 р<уки> симфонии кучкистов. Мы читали «Воз{548}» Белого. Грубейшая безвкусица. Добужинский зовет во вторник.

    12_____

    Письмо от Соловьевой и от Ан<дрея> Ив<ановича>. Тетя больна, просит приехать <подписать?>. Сейчас после завтрака поскакал к ней; болезнь почек и печени; дружественна, мила; поговорили об делах, желания тети очень скромны, хотя она тут же меня обсчитала на 25 р., сказав, что я должен 50 р., хотя я брал всего 25 в долг. Поехал искать мимозу, чтобы послать к Сапунову с письмом, где я прошу его прийти вечером. Нашел в четвертом магазине. Делал закупки. После обеда ездил к Баксту приглашать и к парикмахеру. Толковал о пороке. Дома застал уже Павлика; он мне опять повязал эпатантно галстух. Присел писать «Черемуху»{549}, как пришел Мосолов, пел ему французов и Debussy, пришел Нувель, Ник<олай> Ник<олаевич> с веточкой мимозы в петлице. Были Ремизовы, Сомов, Бакст, Леман и Городецкий, неожиданно пришедший, любезный и оживленный. Читали «Табак»{550}, молодежь возмутилась. Со мной хотят познакомиться «Сириус’ы»{551} «Крыльев»; в среду это состоится. «Пеллеас» ставит Бакст, на будущий год ждут Бенуа, который все приведет в порядок, всех поставит на свои места. Леман, Мосолов и Сапунов оставались дольше, прося «Курантов». Сапунов мне придумал костюм для маскарада. Кажется, старички обижались на меня. Бакст все тащит ко мне Аргутинского.

    13_____

    Поехал к переписчице, переписано кое-как, на двух страницах, 3 р. в печку бросил. У портного все очень благополучно; почему-то принимают меня за художника. Прекрасно, тепло и солнечно. Сапунов меня писал красками. Мимоза стояла желтая. Беляшев раскладывал пасьянс. Поехали на выставку, скучновато, 2–3 отличные рисунка, 2–3 порядочн<ых> лица, остальное — подкрашенные картинки. Рыскали, отыскивая материи на жилет, у Шутова, Кольцова, Торотина, Погребова или тонко, или крупен рисунок{552}. Взяли у Хаджаина какую-то дрянь голубоватую с оранжев<ым>; искали пуговиц у Писарева, у Адольфа — опять ничего. Поехали обедать к Палкину{553}. Играл оркестр, потом неаполитанцы, ели биск, форель, индюшку, Ник<олай> Ник<олаевич> немного развеселился, болтал о Москве, о Судейкине, о своем вчерашнем сне и т. п. Заехали к Нувелю, оставили карточки, поболтавшись на Невском, в Пассаже, поехали в театр. У актрис отложено, это прямо невозможно — не известить. Мейерх<ольд> предлагает Судейкину ставить всего «Тентажиля» — конечно, чистый шантаж, никакой постановки не будет. От «Зобеиды» я откажусь carrement, м<ожет> б<ыть>, я имею право вести себя капризно. Видел Бердяевых, Никитина. Не прощаясь уехали. Бедный Сережа поехал на Мастерскую. Беседовали с Варей.

    В четвертом часу явился Сережа, разбудивший меня заявлением, что Городецкий пришел к нам ночевать. Сначала я казался сердитым, Городецкий рисовал карикатуру. Одевши поддевку на голое тело, я встал дать есть и вино, и сам пил и ел; на лампу повесили записку, что Городецкий спит у Сережи. Утром его уже не видал; сидел дома, писал и переписывал для «Тропинки»{554}. Пришел Павлик, слегка болела голова. Обедали у Палкина, выпили много; т. к. время было до Сологуба еще очень много, то взяли лихача и поехали кататься. Было очень приятно; заехали к Эрнесту выпить шампанского, но я не могу есть жареного миндаля, самый запах производит легкую рвоту{555}. Играли румыны, капельмейстер раскланивался и делал какие-то знаки, но когда мы подозвали его, то ничего нужно не было. Там был прехорошенький блондин, которого мы фиксировали, но он, улыбнувшись, все отворачивался. Старый слуга, толстый, ка<к> евнух, с лицом жабы, хитро улыбался, в зале мы были одни; страшно трещала голова. Музыканты кончили; блондин раза два проходил мимо, кажется, прямо в уборную. Кучеру высылали водки. Поехали по набережной. Потом к Сапунову, лошадь не стояла. Ник<олай> Ник<олаевич> был дома, очень рад, кататься завтра согласен; писал Судейкину. Взял веточку мимозы, чтобы и он пришел к Сологубу с такой же. Голова проходила от езды. Там был Мейерхольд, Добуж<инский>, Бакст, Блок и др.{556} Говорил с Мейерхольдом, Бакстом об делах. Добужинский говорит, что я признаю только москвичей не старше 26 лет. Интриговал Блока. Сапунова не было. Бакст пускает сплетни про нас. Володя говорил, что Ник<олай> Ник<олаевич> не работает больше у них. Ехали вместе с ним; Мейерхольд хотел зайти. Павлик просит взять его с собою, когда поеду в Москву. Я очень дружен, очень люблю Ник<олая> Ник<олаевича>, но совсем не влюблен в него, конечно, хотя сделать эту связь было бы легче легкого.

    Днем ходил за покупками и по делам с Сережей, находящим у меня даже акцент московского франта. К обеду Сапунов не приехал. Составлял план повести. Дивная погода; совершенно круглая розовая луна низко за церковью на зеленов<ато>-голубом небе напоминало что-то японское. Приехал Павлик, я стал одеваться, Сапунова все не было. Прислали сверстанную половину «Э. Лебефа», фронтиспис положительно скучен и неприятно напоминает почему-то фигуру из анатомического атласа. Телефонировали Ник<олаю> Ник<олаевичу>, не добившись толку, поехали к нему. Оказывается, он плохо себя чувствует, был в бане и т. д. Простые отговорки. Поехали к Семеновскому мосту. Сапунов пришел в восторг, узнав, что едем на тройке. Было чудно ехать по снегу, по широким прямым дорогам, между больших, пустых, освещенных луною дач. Все запорошенные снегом, приехали к Эрнесту, но музыканты были приглашены куда-то в город к частному лицу. Никого не было в зале, слуги стояли, как жрецы из «Аиды»; гобелен бледнел на старых, темных солидных стенах, но было весело и откровенно. Отвезли Сапунова, Павлик заехал ко мне, голова нисколько не болела{557}. После читал еще «Эме Лебефа». Встану рано.

    16_____

    Ездил к Allegro, торопит с нотами. Встал в семь часов, раньше восхода. Кончил музыку для «Тропинки». Заезжал в типографию, в Jockey-club, Крафту, Митюрникову{558}«33 урода», «Нечаянная радость»{559}. Дома был без меня Добужинский, который подозревает, что его не принимают, особенно после того, как Варя окликнула его: «Ник<олай> Ник<олаевич>, это Вы? Оставайтесь!» К обеду пришел Десятов; принесли группы — очень неважно. К супу пришел Сапунов, все-таки поспевший и к концу блинов. Был мил как всегда. После рисовал мои глаза, смотрел галстухи, я одевался. К Кондратьеву не поехал. Пришел Леман за Сережиным рассказом, приехали Мосолов и Гофман в дамской ротонде, очень к нему не идущей. Немного попел, но ничего не выходило. Поехали на минуту в театр. Были самое краткое время, показавшись вместе. У Добужинского была куча народа. Сомов пел, я читал «Прерванную повесть». Бакст был бестолков. Москву специально не ругали. В Петербург приехал Дягилев. Гржебин обещает издание через 2 недели. Не верится. Нурок хочет поставить на вечере «мол<одых> русских авт<оров>» и меня. В час добрый! У Нувель вчера были гости, в число которых я оказался неприглашенным. Очень кружилась голова.

    17_____

    Встал рано, хотелось спать, т<ак> что я почти засыпал, переписывая ноты Allegro. От Ремизовых письмо, ждут, и С<ерафима> Павл<овна> прислала списанный обиход о мушках. Приехала Соловьева, страшно торопит с нотами, обещал прислать. Вышли погулять, зашел заказывать жилет, поехали в типографию. Сомов безапелляц<ионно> выбирал обложки. Говорил с Вилькиной. Ее встревожил Бердяев, заявивши, что видел меня в театре с Судейкиным (спутал с Сапуновым) и что он слышал разговор: «Вот самые декаденты». — «Ну, знаете…» Звала завтра, будет петь Сомов. После обеда все переписывал. У Ремизов<ых> были обещанные правоведы, или «мальчишки», как кто-то их называет. Трубников очень милый и любезный, и он мне нравится сам по себе. Я читал «Прерванную повесть», Ремизов «Повесть, отчего у чертей нет пяток»{560} и новую ред<акцию> «Табака». Мальчики, кажется, несколько шокировались. Трубников очень увлекае<тся> «Крыльями», в Москве много обо мне слышал, звал к себе поиграть, пого-вор<ить> об искусстве, обо многом. Провожал меня пешком, т. к. его спутники уехали без калош, в туфлях. «Старые годы» мне будут высылаться{561}<афима> Павл<овна>, конечно, тотчас стала спрашивать, нравится ли мне Трубников и т. д. Это может быть очень полезно.

    18_____

    Ходил куда-то утром; да, к Нувель, раньше в Гостиный двор. Читали дневники, пили чай, вместе выехали. На Марсовом поле встретил невского студента. Приехал Павлик; т. к. я не знал, как решил Ник<олай> Ник<олаевич>, то я просил Маслова заехать к нему сказать, что я жду его у «современников». «Современники» нашли, что их публика может принять «Куранты» за дилетантство, что нежелательно; выбирать 3–4 №№ менее дилетантских, т. е. менее характерных, я отказался, т<ак> что пока опять принялись за «1001 nuits». Мне кажется, что, валя на публику, «современники» сами чуть ли не того же взгляда и относительно плоскости музыкального интереса не слишком разнообразны. Сапунов зашел, поехали на Английскую; там был Сомов, певший Mozart’a, и др. Поздно приехал Сережа. До нас у них были Трубников и Маковский, первый говорил, что со мною познакомился и что я ему понравился. Сидели долго.

    19_____

    Был у тети; Васино рожденье. Тетя мила. Ходил к Кнопу и в Гостиный, видел невского студента. От Чичериных отглашение, телефон с домом Сапунова не соединяют по распоряжению главн<ой> станции. Пошел к Иванову; встретил Волошина. Сабашниковой Рябушинский заказал портреты Ремизова и меня{562}<идия> Дм<итриевна> ходит{563}, дала мне «33 урода»; я был очень грустен. Что-то меня гнетет, какая-то пустота, вялость, все погасли, все уснули, все будто 20 л<ет> друг на друге женаты. Обед у Ивановых будто из английских комедий, карикатурных и подчеркнутых. Дома у нас был студент Рогов, от застенчивости напыщенный и смешной. Сапунов не приехал, приехал только Павлик, с которым мы поехали ужинать к Палкину, как я ему обещал; было скучно ужасно. М<ожет> б<ыть>, пренебрегши первой середой, уехать в понедельник в Москву? У меня томление духа, как давно не бывало; перед чем бы это?

    20_____

    Заходил к Чичериным: у них была какая-то гостья и завтракала; что-то мне напомнило детство, и Жоржину Ег<оровну>, и весь их дом на Васильевском, студ<енты>, ходящие в мундирчиках на концерты, скучные важные дамы, беседы об Италии, старом искусстве. Зашел к парикмахеру, на Бассейной встретил плетущуюся Ек<атерину> Ап<оллоновну>, которую и проводил до Литейного. Мне было очень скучно. Билеты взяты. Пришел Павлик, Сапунов телефонир<овал>, что будет в театре, вчера был болен, очень хочет меня видеть. Жилета не принесли. В театре было порядочно знакомых. «Антония» просидели в буфете с Леманом и его кузиной. Были у Веригиной. Ник<олай> Ник<олаевич> приехал поздно. Судейкин женился 10-го, очень счастлив и нигде не бывает. Пошли в «Вену», где ели блины, пили мозельвейн; немножко развеселился, дружески болтая с Ник<олаем> Ник<олаевичем>. Потом побродили по улице, сидели на бульваре, очень тепло, будто перед весной, что-то меня гнетет и воздымает, что это? И так томительно не хочется уезжать, и тянет ехать. Я не знаю, перед чем это, и если бы теперь предложили мне без боли умереть, уехать в скит, я бы согласился. Какой путь пройден с прошлого года!

    21_____

    «Картонный домик». Приехал Павлик, как обещался, поехали обедать в «Вену». Как мне не хочется ехать в Москву, но, может быть, так нужно! Пошел на «современников». Сапунов пришел и был со мною. Было много знакомых. Я томлюсь чем-то. Гржебин просил позволения меня писать. Были 2 не очень плохих студента. Поехал к Сологубу, Аничков говорил о главе раскольничьей литературы{564}. Читали стихи; Блок мне положительно не понравился, равно как и прочитанные Городецким; читал рассказ Сологуб{565}. Ремизов говорил, что я понравился «Сириусам» и особенно Трубникову. Городецкий собирался было к нам ночевать, но потом решил идти в Лесное.

    22_____

    Будто еду, билетов не отдал. Приехал Павлик, тотчас поехали на вокзал. Вероятно, еду. Отделение дву<х>местное, рядом дьякон. Поехали: то игра в дурачки, то куренье в коридоре, то fatalité; мы всё боялись, что войдет кондуктор с ключом, но это, м<ожет> б<ыть>, еще увеличивало прелесть. Как странно, что я поехал в Москву. Зачем? Для чего? После Бологого окончательно легли, раздевшись, страшно жарко. Что-то мне сулит Москва, всё гадали, всё выходило очень благополучно.

    Вот в Москве; «Метрополь»; номер с 2-мя постелями. Умылись, напились чаю. Пошли в Кремль, по рядам, по Тверской, по Кузнецкому. Завтракали, масса мальчиков шныряют по залу; есть неплохие. На лифте страшные рожи, я вспомнил Дягилева. В «Весах» по телефону говорил какой-то англизированный юноша — это был Ликиардопуло. «Любовь этого лета» пойдет в апреле, «Крылья» печатаются несколько другого формата, Феофилактов «Ал<ександрийские> песни» еще не начинал. Это всего печальнее. Пошли вместе к Никол<аю> Петровичу. Он уже не спал, но был еще не одет. Я остался, болтали, говорили о делах. Судейкин соглашается на «Весну»; в принципе дело решено, но когда и как — ничего не известно. Одевался при мне. Вместе поехали в «Руно». Маленький особняк, очень уютный{566}. Там были Тастевен и Курсинский. Позади моего «Черта» будет виньетка Судейкина. Рисунок Феофилактова «Дьявол» очень хорош. Рябушинский очень опоздал; он мне понравился, он очень непосредственен. Мне бы хотелось остаться на четверг, но, пожалуй, не хватит денег{567}. Стихи, кажется, примут; какое-то стихотворение их смущает. Было около семи, когда я вернулся. Пообедав, я пошел в «Весы», там были Поляков, Брюсов, Шестеркин и Феофил<актов>. Посидев, потолковав о балете, отправились в Лит<ературно>-Худ<ожественный> клуб{568}, где читал Любошиц о театре; мы не слушали, пройдя в буфет. С нами сидели Нина Петровская и Ходасевич. Ели только Серг<ей> Ал<ександрович> и Ликиардопуло, мы же пили отличный Iohanisberger, мадеру, кофе и ели рокфор. Поляков как-то скоро ослабел. Говорили о вине, о цветах, духах, оккультизме, обо мне. Брюсов совершенно очаровывал. Петровская пишет обо мне статью. Андр<ей> Белый мельком ругнул меня и Городецкого, хваля Вилькину{569}<а>, Брюсов ухаживал за Петровской, мне оставались Феофил<актов> и Ликиардопуло. Играли в барак, я не слишком плохо, не хуже всех. Серг<ей> Ал<ександрович> сел мимо стула, сломал мазик, разбил стаканы. Я уехал с Ликиардопуло несколько раньше. Было очень приятно.

    24_____

    Встали поздно, денег нет. После чая почти тотчас завтракали. В редакции никого не было; прошел за папиросами, к Филиппову{570}, где и нашел Павлика сидящим. Романа не пишу. В редакции был Мих<аил> Федор<ович>, сидели, болтали, смотрели иностранные журналы, посылаемые в обмен. Андр<ей> Белый ругает меня и Городецкого насчет Вилькиной. Решил вечером играть свои вещи. Обедали у Тестова{571}, страшно хочется ко всенощной. Москва меня очаровывает. Проехались на резвом до клуба{572}«Куранты» и несколько «Александр<ийских> п<есен>» и «Детские». Мнения так резко разделились, что чуть не дошло до рукопашной; ругались Бог знает как. Мои главные защитники была безусая молодежь: Кузнецов, Ларионов, Ликиардопуло, Феофилак<тов>, Бромирский и потом Брюсов и Балтрушайтис; противники — сафоновцы{573}: Корещенко, Померанцев, Мостридиев, поэт Эллис и др. Переплетчиков, Гиршман и еще кто-то меня защищали. Говорят, никогда такой битвы не было. Я стоял в другой пустой зале с приверженными дамами: женой и сестрой Брюсова, Коровайковой и еще кем-то, а оттуда то один, то другой прилетали молодые люди с докладами. Ларионов чуть не побил кого-то; «идиоты, бездарности, ослы, мерзавцы» прямо в глаза были еще наиболее мягкими словами. Нужно сказать, что противники выражались скромнее. «Художники и „скорпионовцы" расходились», — говорили в публике. «Вон бы всю шваль, что сюда набралась», — кричал на всю залу Ликиардопуло. Наконец, перед ужином Брюсов, Коров<айкова>, Ликиардопуло, Феофил<актов>, Кузнецов, Ларионов, Бромирский и еще какие-то три совсем молодых человека, окружив и сопутствуя меня, ушли достаточно демонстративно. Меня обрадовало, что я принят молодыми. Шли вчетвером, Феоф<илактов>, Кузнецов, Ларион<ов> и я. Я и Никол<ай> Петр<ович> зашли ужинать в «Альпийскую розу»{574}. Там были всё немцы, играл оркестр, не очень уютно. Москва меня очаровывает. С Рябушинским говорил очень мило, почти любовно. Оказывается, в Москве тоже говорят обо мне. Конечно, меньше, чем в Петербурге; находят, что я более москвич по типу, может ли быть большая похвала в устах москвичей. В Москве отлично соединяется современнейший американизм, шик, размах и что-то ужасно тепло-русское, задушевное, вдруг неожиданное, и город, бесподобный по красоте.

    25_____

    С утра мне хотелось в церковь; послал телеграмму зятю. Пошли блуждать по улицам; тепло, почти тает, мальчики пускали голубей из корзинок. Прошли в храм Спасителя, оттуда в Успенский собор, где шла вечерня. Как я давно не был в церкви! Москва, и современная, и прошлая, даст столько ресурсов. Пили чай у Дени{575}{576}, он, кажется, живет в «Метрополе». Поехал на резвом в «Руно»; кроме 2-х приказчиков были «скорпионы» (Поляков, Брюсов, Ликиардопуло, Кузнецов, Фео<филактов>, Балтрушайтис, Милиоти и Столица, Корещенко, Струве, Сац). Были фрукты, вино, конфеты. Рябуш<инский> был очень мил, предложил мне денег. В «Руси» ругательный фельетон за меня про «Весы», Амфитеатрова{577}. Все-таки это честь! там и про московских художников, и про предисловие Брюсова etc. Я играл, читал; читал Брюсов, Столица, в конце Брюсов предложил всем приветствовать меня в стихах и сам сказал очаровательную вещь в стиле «Алекс<андрийских> песень», Курсинский что-то кислое, Ник<олай> Павл<ович> глуповато-любезное. Брюсов и др. говорят, что не знают, что делать с Верховским, ни «Весы», ни «Руно» больше его вещей не хотят, но как техником, как переводчиком, как эссеистом, как человеком очень дорожат. А поэтом он никогда не будет. «Ал<ександрийские> песни» желали бы издать полностью текст, чтобы не дробить и <не> путать по «Орам». Завтра поговорим. Возвращался с Феофилактовым.

    26_____

    Пишу уже в Петербурге. Болела нога. Был у Рябушинского, тот был очень любезен, предлагал билет на «Бранда»{578}«Руне» будет ругательная статья Розанова обо мне и Валерии Яковлевиче{579}. Рябуш<инский> и особенно Курсинский говорят, что после этой статьи им неудобно помещать мою «Прерван<ную> повесть». Рябушинский все старался смягчить и замазать и спорил с Курсинским, а тот безбожно, забито и уязвленно нес свое. Рябушинский хотел бы издать мою книгу, хоть бы «Занятную книгу любовных и трагич<еских> приключений»{580}, дал мне свою исповедь, звал приезжать в Москву. Дома узнал, что деньги пришлют завтра. В «Весах» толковали о «Курантах» благоприятно, вся остановка теперь за художниками. С<ергей> Александрович> предлагает, по мере изготовления хотя бы одного рисунка, помещать в «Весах». Дома обедали, опять был Рябушинский с испанкой. После обеда поехали прокатиться. Я звал посмотреть Сандуновские бани, но Павлик отговорил. Вернувшись довольно рано и поиграв в карты, легли спать.

    27_____

    Ясный мягкий день, будто предчувствие весны; повеяло старым мирным настроением, захотелось воды, травы, Пасхи, просыхающей земли. Вспоминались мама, Казаковы. Разве я не наполнял тогда всю жизнь поэзией, как теперь любовью? Выехали вкоротке; было и печально покидать Москву, и приятно возвращаться к покинутым друзьям.

    Рано утром приехал, будто прежде, будто из Хилина. Зять уже не спал. Сережа рано встал, говорил мне смутные и неутешительные речи, будто меня меньше любят и относятся с неодобрением многие и по разным причинам: и за «Крылья», и за «Прерванную повесть», и за Москву. Поехал к Renouveau, там было неплохо. Сплетня: здесь видели Глебову — я поехал в Москву. «Тентажиль» объявлен в газетах, вероятно, Ник<олай> Ник<олаевич> работает теперь, т. к. его не было уже дома. Заехал к Сомову, про болезнь которого узнал от Людмилы по телефону. Он был в халате, с племянником, был, кажется, рад. Болтали о выставке «Голубой розы»{581} и т. п. У нас был Леман. После обеда говорил по телефону с <дворником?> Сапунова, которого не было дома. Просил заехать к Сологубу. Зашел к Ивановым. Был там Гофман и Чулков. Были довольно кислы, даже Волошин присмирел. Играл дамам. Лидия Дм<итриевна> утешала меня от Сережиных слов. Волошин пишет ответную статью в «Русь»{582}. Ехали втроем с Чулковым. У Сологуба было много народу, мал<ленькие> актрисы, мол<одые> студенты, Ремизовы, Вилькина, Бердяевы. Драма Чулкова мне не понравилась{583}. Флиртовал с Бердяевой и Сераф<имой> Павл<овной>. Маковский меня зовет в субботу, там будет и Трубников, тогда же звали и актрисы к Ивановой. Не знаю, поправлю ли я свои дела. Городецкий хочет писать мой портрет, а Ремизова заниматься со мной музыкой.

    Встал поздно; ясный солнечный день, хочется просыхающей земли под скамейками за воротами, первой травы в овраге, звона церквей. Днем сидел дома, составлял, что нужно делать. Зашел к Ремиз<ову>, поехали к Аничкову; дорогой говор<ил>, как рассказывал Маковский, что меня ругают, но все читают, дают книгу и говорят: «Вот, прочтите эту дрянь». Мережковский страшно заинтересовался, что я за подозрительная личность. Обедали, было не очень весело, писать о расколе согласился, нужно будет засесть в библиотеку{584}. Заехали к Ник<олаю> Ник<олаевичу>, его не было дома, вчера вернулся слишком поздно, очевидно, работает в театре. Долго плелись к Ивановым. Волошина и старухи не было. Л<идии> Дм<итриевне> хуже. Вяч<еслав> Ив<анович> боится «Прерв<анной> повести» и «Любви эт<ого> лета», а просит «Алекс<андрийских> песень» или «Курантов», которые принадлежат «Скорпиону». Правда, я очень завишу от лени моих художников, но зато будут изданы как следует. Пел, Сабашникова танцовала; сегодня они были у Сомова, в Эрмит<аже>, у Michel. «Зиму» нашла «гениальной», в устах Лид<ии> Дм<итриевны> это еще не доказательство. Приехал и Волошин с матерью, он, кажется, мною обижен. Полагаться ли мне на Брюсова, и на Полякова, и на Москву?

    30_____

    Отличный день. Телефонировал Людмиле, будет в театре, зовет к себе, чем-то недовольна. Поехал в «Тропинку»; Поликсены Серг<еевны> нет в Петербурге; на Невском встретил Нувель, погулял с ним, никого не было. Заходил ругаться к Вольфу{585}{586}. Вилькиной не было. Сапунов не хотел к ней ехать небритым; у нее был Сомов, трагедия у телефона. Все-таки пошел с Ник<олаем> Ник<олаевичем> к Кину, где дружески болтали. Сережа и Блок поехали к Веригиной.

    31

    Мне кажется, я целую вечность никого не видел, решив сидеть дома сегодня. Днем был у Чичериных; звали завтракать в среду, несколько обижены. Отчего Сережа вдруг стал так неприязнен ко мне, чем я его тягощу? Чудный день, будто преддверие весны. Несколько раз говорил по телефону. Сапунова не было дома, театр занят. Пришел Тамамшев, какой-то печальный и более легкий, чем прежде. После обеда ко мне явился зачем-то Гольдебаев из «Образования». Что меж нами общего? Вечером играл свои «Александр<ийские> песни» скорее для себя, чем для Тамамшева. Мне было очень скучно, вспоминались далекая молодость, 1895 г.

    Комментарии

    (в фигурных скобках)

    «Картонный домик».

    532) «Куранты любви» вышли в свет в издательстве «Скорпион» только в 1910 г. (2-е изд. — 1911 г.) с рисунками Судейкина и Феофилактова.

    533) Роман Городецкого с таким названием неизвестен. Замысел статьи о Кузмине не был осуществлен в те годы. См. более позднюю статью «Прекрасная ясность», где Кузмин только упомянут, помещенную вместе со статьей Юрия Дегена «Михаил Кузмин» под общей шапкой «Поэт прекрасной ясности» (Кавказское слово. 1918. 26 января).

    534) Первое упоминание о выходе в свет сборника «Эрос» Иванова относится к чуть более раннему времени. В открытке со штемпелем 1 января 1907 г. Зиновьева-Аннибал сообщала М. М. Замятниной: «„Эрос" вышел вчера в магазины. „Уроды" через дней 5» (РГБ. Ф. 109. Карт. 23. Ед. хр. 20. Л. 1). 8 января Иванов писал Ремизову: «Посылаю „Эрос" <…>. Книжка только сегодня появилась в магазинах и доставлена мне» (Вячеслав Иванов: Материалы и исследования. М., 1995. С. 91), а на следующий день — Брюсову: «Сегодня лишь он появился в свет. Брошюровщик подвел» (ЛН.

    535) «Соборный индивидуализм» — теоретическая брошюра М. Л. Гофмана, вышедшая в 1907 г. в изд-ве «Кружка молодых».

    536) О выставке М. Нестерова  3. С. 101–105; Волошин М. Выставка М. В. Нестерова // Там же. С. 105–107. О планах Вс. Мейерхольда на постановку Гольдони см. в его письме к Ф. Ф. Коммиссаржевскому: «Выписали ли вы, Федор Федорович, „Serva amorosa" <«Преданная служанка» — итал.> Гольдони? Надо же решить относительно Гольдони» (Мейерхольд В. Э. Переписка. М., 1976. С. 89).

    538) Сборник К. Д. Бальмонта «Злые чары» (М., 1906) оценивался современниками весьма невысоко (см., например: Брюсов В. Я. Среди стихов: Манифесты, статьи, рецензии. М., 1990. С. 219–220). 26 октября 1906 г. Московским цензурным комитетом на книгу был наложен арест, а автор обвинен в богохульстве, однако в день ареста 300 экземпляров книги было распродано. Подробнее см.: ЛН. Т. 98. Кн. 1. С. 176–177; Цехновицер О. В. Символизм и царская цензура // Ученые записки ЛГУ: Серия филологических наук. Л., 1941. Вып. 11. С. 310–311.

    539) Открытка сохранилась. Текст гласит: «Друг мой, если найдете, то принесите Musset к Сологубу. И рассказ С<ергея> А<брамовича>. Да? Ваша Людмила» (РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 146. Л. 1).

    Рафаловича «Отвергнутый Дон-Жуан» (ср.: Блок. Т. 5. С. 180–181). На вечере присутствовали также П. А. Бархан, Н. А. Бердяев, З. А. Венгерова, Ю. Н. Верховский, В. П. Веригина, Н. Н. Волохова, Л. Е. Габрилович, М. Л. Гофман, В. В. Иванова, В. И. Корехин, М. А. Карвовская, Н. И. Манасеина, В. Ф. Нувель, Тэффи, В. И. Уманов-Каплуновский, А. Н. Чеботаревская. Помимо Рафаловича читали также В. П. Веригина (стихи Сологуба) и сам Сологуб (стихи и прозаический этюд «Человек человеку дьявол»)» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 81. Л. 58).

    «Трагедии любви» Г. -Э. Гейберга.

    542) Ср. письмо П. С. Соловьевой к Кузмину от 6 января 1907 г.: «Посылаю Вам тетрадь с моими стихами и очень прошу, по прочтении, сообщить, захотите ли Вы написать к ним музыку, когда приблизительно она может быть готова, а также Ваши условия» (РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 384. Л. 1 и об.). Речь идет о сказке «Свадьба Солнца и Весны» (см. далее, примеч. 19).

    543) Экземпляр книги «Земная ось» Брюсова с инскриптом Кузмину неизвестен. 10 января Кузмин благодарил за книгу письмом Ф. 386. Карт. 91. Ед. хр. 12. Л. 1).

    544) «Яр» — ресторан на Петербургской стороне (Большой пр., 18).

    545) Какие стихи прислал Городецкий, неизвестно. См. его открытку Кузмину от этого числа: «Дорогой Михаил Алексеевич. Посылаю Вам стихи, которые не Вам еще посвящаются, но которые и про Вас написаны. Написаны тогда же, не посылал до сих пор за недостатком времени для переписки» (РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 1291. Л. 3). Ср. также запись от 11 января 1907 г.

    «Свадьба Зобеиды» была поставлена В. Э. Мейерхольдом 10 февраля 1907 г. Ср. в экспромте Блока и Н. Н. Волоховой: «Мы пойдем на „Зобеиду“ / Верно дрянь, верно дрянь» (Блок. Т. 2. С. 365; Т. 1. С. 408–409). Музыку к спектаклю Кузмин не писал, сообщая об этом 13 января 1907 г. режиссеру: «…подумав, я решил, что принимать участие в постановке „Зобеиды", как бы оно ничтожно ни было <…> я не хочу, хотя и люблю Гофмансталь. Условия „Балаганчика" были совсем иные: там было место соработать очень высоко ценимым друзьям» (Переписка с Мейерхольдом. С. 346–347). Об оценках Кузминым этого спектакля см. в коммент. П. В. Дмитриева к этой публикации.

    547) Воспоминания С. В. Троцкого об Иванове (где упоминается и Кузмин, в том числе чтение дневника) см.: НЛО.  10 (Публ. А. В. Лаврова). Позже, в 1913 г., о нем в дневнике записывала актриса Л. Д. Рындина: «Помню лицо женское без лет Троцкого, и вот я была у него, я еще не знала, а он мучился чем-то, а потом стал просить позволить снять с себя маску, и я узнала, что „Я Вам сестра, а не брат", и вдруг я увидела человека, не женщину и не мужчину. Это меня как-то поразило, и я заговорила с ним, и какой жутью веет от этой непривычности. Он — или оно — да тонкая нитка жемчуга на шее, экстаз религиозный, христианство — евангелие и любовь однополая, и слова о том, как это мучительно. Да, Сергей Виталиевич, Вы женщина, Вы средний род; страшно и то еще, что многие физические признаки женщины у него есть» (РГАЛИ. Ф. 2074. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 23 об. — 24). Известно также, что какие-то формы оккультного лечения (или послушания) применяли к нему А. Р. Минцлова и, под ее руководством, Иванов.

    548) «Возврат» — «Третья симфония» Белого (М.: Гриф, 1905; вышла в свет в ноябре 1904 г.).

    549) Песня к «Свадьбе Солнца и Весны» П. С. Соловьевой.

    550) «Табак» — повесть А. М. Ремизова «Что есть табак (Гоносиева повесть)». Написана на Святках 1906 г., опубликована в 1908 г. тиражом 25 экз. Сохранилось приглашение Ремизовым на этот вечер: «Дорогие Серафима Павловна и Алексей Михайлович, не хотите ли пожаловать сегодня вечером ко мне? будут все близкие друзья. Вы бы сделали большое удовольствие мне и Сомову, принеся „Табак" в первой редакции и переделанный. Пожалуйста, придите. Надеюсь, что и Серафима Павловна придет. Искренне Ваш М. Кузмин» (РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 133. Л. 3). Ремизов отвечал ему в тот же день: «Пойдем на именины — сегодня Татианин день. А после именин к Вам. Табак принесу» (РНБ.

    551) Речь идет о совладельцах типографии «Сириус» — С. Н. Тройницком, А. А. Трубникове, М. Н. Бурнашеве (последние двое — выпускники Училища правоведения). О знакомстве Кузмина с ними у Ремизовых см. в записи от 17 января. В типографии печатались книги, ориентированные на изысканный библиофильский вкус.

    552) Ср. описание поисков материй для цветных жилетов Демьянова совместно с Темировым в повести «Картонный домик».

    553) Имеется в виду ресторан «К. П. Палкин» (Невский пр., 47/1).

    554) «Тропинка» —  3 за 1907 г. были опубликованы ноты музыки Кузмина к пьесе Allegro (П. С. Соловьевой) «Свадьба Солнца и Весны», напечатанной в том же номере (отд. изд. — СПб., 1912; переизд. — М.: Скорпион, 1991). Ср. письма Соловьевой к Кузмину от 16 и 17 января 1907 г. (РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 384).

    555) «Эрнест» — ресторан (Каменноостровский пр., 60). Ср. в письме Кузмина к В. В. Руслову от 15 (28) ноября 1907 г.: «Я не люблю <…> теплого жареного миндаля к шампанскому» (Богомолов. С. 203).

    556) На вечере были также Л. М. Василевский, В. М. Грибовский, В. И. Корехин, И. Н. Корякин, А. А. Кондратьев, М. А. Карвовская, супруги Сюннерберг, Тэффи. Стихи читали Блок, Василевский, Корякин, Кондратьев, Кузмин, Тэффи и Сологуб (ИРЛИ.

    557) Очевидно, эта поездка сделана фоном разговора Мятлева и Демьянова в 7-й главе «Картонного домика».

    558) Имеется в виду один из книжных магазинов братьев Митюрниковых: на Литейном пр. либо на Итальянской ул.

    559) Повесть Л. Д. Зиновьевой-Аннибап «Тридцать три урода» (СПб.: Оры, 1907; см. о ней примеч. 21, май 1906 г.) сразу же после выхода в свет была изъята из продажи по обвинению в безнравственности, но вскоре арест был снят (подробнее см.: ЛН. Т. 98. Кн. 2. С. 372); «Нечаянная радость» — второй сборник стихотворений А. А. Блока (М.: Скорпион, 1907).

    560) Имеется в виду произведение Ремизова «» (Ремизов А. Лимонарь, сиречь: Луг духовный. СПб.: Оры, 1907. С. 63–71). Ср. также его апокрифическую повесть «Страсти сатанинские» (Собр. соч. Т. 7. СПб., [б. г.]. С. 113–115).

    561) «» — ежемесячный иллюстрированный журнал для любителей искусства и старины. Издавался в Петербурге в 1907–1916 гг.; фактическим издателем был П. П. Вейнер. Журнал отличался изяществом оформления и высоким качеством репродукций. В числе сотрудников: А. Н. Бенуа, В. А. Верещагин, Н. Н. Врангель, Н. К. Рерих, С. Н. Тройницкий.

    563) В конце 1906 — начале 1907 г. Л. Д. Зиновьева-Аннибал долгое время пролежала в постели из-за болезни ног (закупорка вен).

    «Истории русской литературы».

    565) На вечере были также С. А. Ауслендер, Л. С. Бакст, З. И. Гржебин, Е. П. Иванов, А. А. Кондратьев, В. И. Корехин, Б. А. Леман, Линдеман, В. Ф. Нувель, П. П. Потемкин, Н. Н. Сапунов, супруги Сюннерберг, К. А. Сомов, К. И. Чуковский, Г. И. и Н. Г. Чулковы, В. А. Щеголева, И. И. Ясинский. Рассказ, читавшийся Сологубом, — Царица поцелуев». Помимо него, «Илью-Пророка» читал А. М. Ремизов, стихи — Блок, Городецкий и Потемкин (см.: ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 81. Л. 59).

    «Золотого руна» помещалась на Новинском бульваре в Москве, в доме Рогожина.

    «Записках» Б. А. Садовского: «По четвергам на вечерних приемах сотрудникам предлагалось шампанское, красное и белое вино, ликеры, сигары, фрукты, чай и лакомства. Мне Н. П. Рябушинский всегда наливал шампанского, уверяя, что оно мне „идет". Для входа на четверги необходимо было иметь каждый раз особое печатное приглашение. Иногда Тастевен и секретарь „Весов" Ликиардопуло, с перьями за ухом, исполняли под пианино „танец секретарей"» (Российский архив. М., 1991. Т. I. С. 154; публ. С. В. Шумихина).

    568) Имеется в виду Литературно-художественный кружок.

    569) См.: «…Литературная молодежь, воспитанная индивидуализмом и символизмом, распускает теперь перед нами причудливые, точно павлиньи, хвосты своего творчества. <…> Глядеть бы да радоваться. А что-то скучно. <…> Один поет про „Барыбу": „Барыба, Барыба!“ Написал одну Барыбу, Барыбу, третью Барыбу. Другой воспевает „Волжско-Камское пароходное общество". — восхищаешься, да и зевнешь украдкой» (Белый А. [Рец. на: ] Вилькина (Минская) Л. Мой сад // Перевал. 1907. № 3 (январь). С. 52. В рецензии имеются в виду стихотворения С. М. Городецкого и стихотворение Кузмина «Каждый вечер я смотрю с обрывов…»).

    570) Кафе при знаменитой булочной Филиппова на Тверской.

    Тестова

    572) «Резвым»

    20 лет фортепианным классом.

    574) «Альпийская роза» — московский ресторан на Софийке (владелец — А. А. Михайлов).

    –1946), однако уверенности в этом нет.

    576) Испанка — любовница Н. П. Рябушинского.

    577) Имеется в виду статья А. В. Амфитеатрова «Цветы невинности» (Русь. 1907. № 24. 24 января (6 февраля)), где автор писал: «…я сошлюсь на моего поэтического друга Максимилиана Волошина: он еще недавно свидетельствовал печатно, что знал некоего господина Кузьмина <так!>за ». Далее, упомянув среди порнографических изданий: «Кузмин. Крылья. Роман, плагиатируемый из „Весов" для протеста против статьи уложения. С предисловием Валерия Брюсова. Рисунки художников журнала „Весы"», Амфитеатров писал: «Русская изящная литература всегда страдала чрезмерным усердием к психологии. Физиологические же и анатомические изыскания в ней сравнительно редки. Крупных открытий <…> было сделано едва ли не всего два.

    — некогда — Авксентием Поприщиным <…>: — А знаете ли, что у алжирского бея под самым носом — шишка?

    Второе — в наши дни — г. Кузьминым (он же александрийский обыватель и, быть может, выборщик 2 000 лет тому назад).

    — А знаете ли, что на той части, которою человек садится на стул, имеются крылья?.. Помилуй Бог!.. И вдруг г. Кузьмин улетит?!»

    578) «Бранд» (1865) — драма Г. Ибсена. Шла в Московском Художественном театре; постановка В. И. Немировича-Данченко и В. В. Лужского. Премьера состоялась 20 декабря 1906 г.

    579) Имеется в виду статья Розанова, подписанная псевдонимом «Maestro»: «То же, но другими словами» (Золотое руно. 1907. № 1).

    580) Этот замысел не был осуществлен.

    581) «Голубая роза» — выставка одноименного художественного объединения, прошедшая в Москве с 18 марта по 29 апреля 1907 г. Организатором выставки был Н. П. Рябушинский.

    582) Имеется в виду статья М. Волошина «Венок из фиговых листьев» (газетные гранки — ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 209), оставшаяся неопубликованной. В тексте статьи есть прямая полемика с «Цветами невинности» А. В. Амфитеатрова. За сообщение приносим благодарность А. В. Лаврову.

    583) Имеется в виду «Тайга», вышедшая отдельным изданием в издательстве «Оры» в январе 1907 г. См. извещение в хронике: «У Ф. Сологуба Г. И. Чулков читал свою драму „Тайга"» (Родная земля: Понедельник. № 5. 5 (18) февраля). На вечере также были: Ю. К. Арцыбушев, С. А. Ауслендер, Е. В. Аничков, П. А. Бархан, Ю. Н. Верховский, Н. Н. Волохова, В. П. Веригина, Л. М. Василевский, С. М. Городецкий, М. Л. Гофман, В. М. Грибовский, О. Дымов, Н. Н. Евреинов, В. И. Корехин, М. Н. Карвовская, П. П. Потемкин, С. Н. Сергеев-Ценский, Тэффи, Н. И. Фалеев, Г. И. Чулков, К. И. Чуковский. Сологуб также прочел «Песни Билитис» П. Луиса в переводе А. А. Кондратьева (см.: ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. Ед. хр. 81. Л. 59 об.).

    584) См. выше, примеч. 34.

    «Товарищества М. О. Вольф». Причина недовольства Кузмина не ясна.

    «Комедии любви» (1862) Г. Ибсена вместо заболевшей Е. М. Мунт (см.: Блок в воспоминаниях. Т. 1. С. 438; ЛН. Т. 92. Кн. 2. С. 270).