Дневник 1934 года.
Сентябрь

Сентябрь

1 (воскр<есенье> [суббота])

Был Державин, толстенький, приятный и почтительный, насчет "2-х веронцев". Скоро будут у меня еще по поводу "Укрощения". Во Всероскомдраме дали мне как-то не всё, что причиталось. Но все-таки хватает на дрова и кое-какие гостинцы.¹ Ходил с Юр., пришел Бобка² со Стравинским и моими "Александрийскими песнями". Вечером сидел дома. Звонила еще дева Черемшанова.³ Предстоит много постановок, но выйдет ли что из них, не знаю.

Цыганка. Около Детского много цыган. Одеты они нарядно и довольно чисто. Кажется, в числе других "гримас современности", из них организовали колхоз, причем говорят они по-чухонски. На эспланаде какой-то художник рисовал одну из цыганок, посадив под каким-то дискоболом. Она сидела весьма почтенно, кругом стояли зрители; художник, вероятно, не был через меру талантлив и затем у него было наивное, но какое-то условное веянье старомодного, но подлинного артистизма, и даже пушкинианство было в этой сцене.

Башня (продолжение). Название "Гафиз" принадлежало Вяч. Ив., кажется, в то время увлекавшемуся персо-арабами. Притом тут всегда ассоциация с кабачком и с мудрствованием, и со старым Гете.⁴ Тайною мыслью Ив. было создать Herrenabend {Мужской вечер (нем.).} как отдушину от зиновьевских страстей, но это не так легко было сделать. И так мы принуждены были пускаться в путь с тяжелым грузом в виде Лид. Дм. Но одну, если не единственную, привлекательность кабачка составляют кравчие. Кто же будет у нас их изображать? Я и Нувель цинично предложили просто-напросто нанимать более или менее благообразных мол<одых> людей невысокого звания, объяснив им наперед, чего от них потребуется. Намекнули Лид. Дм., что при найме кравчих мы будем иметь в виду и ее интересы. Но наше предложение привело в ужас Вяч. Ив. -- боязнь непониманий, стеснения и даже просто доносов со стороны этих кравчих. Конечно, он был прав, но мой интерес к этой авантюре упал еще до открытия Гафизовских вечеров. Пришлось ограничиваться кравчими вроде Городецкого и Ауслендера. Всего веселее были приготовления, когда Сомов из вороха тряпок и материй мастерил нам костюмы. Все были на "ты", как в маскараде, и у всех были имена. Вяч. Ив. -- Гиперион или Эль Руми, Л. Дм. -- Диотима, Сомов -- Аладин, Бакст -- Апеллес, Нувель -- Петроний, я -- Антиной, Бердяев -- Соломон,⁵ и Ауслендер -- Ганимед, и Городецкий (Лель?) -- решительно не помню.⁶ Пили вино, читали стихи (специально сочинял Вяч. Ив. и Городецкий⁷), Нувель что-то играл, рассуждали, вот и все. Если не считать, что Лид. Дм. сопела на Бакста, а Вяч. Ив. неумело лез к Городецкому, хихикая и поминутно теряя пенсне, то особенного, против обычных застольных вечеров, разврата не было. Притом с первых же вечеров начались какие-то распри, Вяч. и Бакст находили, что недостаточно торжественно, я и Нувель, что очень скучно. Новых лиц не хотелось пускать, и все преждевременно иссякло. Между тем Валечка (Нувель) поехал в Париж и проговорился Мережковским, а Ауслендер прямо написал рассказ "Записки Ганимеда", где все изображено без всяких околичностей. Так что Мережковскому и Брюсову, двум главным соперникам, были даны в руки компрометантные документы.⁸ Мы гафизически судили Нувеля и Ауслендера как предателей, но "Гафиз" закрылся.⁹ Всего было собраний семь-восемь с разными промежутками. Влияние его, однако, если посмотреть теперь назад, было более значительно, чем это можно было предполагать, и распространялось далеко за пределы нашего кружка.

Тепло и чудная погода, но я сидел дома, с аппетитом, но сидел дома. Много спал, но много и работал. Звонил Булгаков¹⁰ насчет "Укрощения" и Ал. Ал. Шпет требует "Много шуму" для Станиславского.¹¹ Вроде Шекспировского лабаза: у Ан. Дм. -- трагедии¹², у меня -- комедии, как она и мечтала. Пришел Левитин с цветочками, потом Корсун. Под вечер Женя Кршижан<овский> с жалобами на Кота.¹³ Читал Юр. дневничек. Нашел, что стал более домашним. В этой части больше места занимает собственно дневник. Сегодня необыкновенно теплый воздух на ощущение.

Варшава. В конце XVIII <века> и в наполеоновское время Варшава вела какую<-то> центральную и странную жизнь, по крайней мере в области театра и музыки. По биографии Гофмана.¹⁴ И примыкает к странным же городам Кракову и Праге. В моем представлении, конечно. Немного мрачные, с гостями, с чудаками и повсюду музыкой, вроде последних квартетов Бетховена.

Последний припадок. Когда Маланчиков ушел, я едва его проводил и сел к окну отдышаться. Припадок был близок, но, м<ожет> б<ыть>, не неизбежен: как в Детском после концерта. Вдруг стук в дверь. Юр. вернулся. Как я обрадовался. Временно лег. Вдруг рванулся. "Очень уж мне худо!", как в первые разы. Утих сейчас же. В передней разговор. Потом не помню. Открыл глаза. Светлая комната кажется длиннее и кровать длиннее, мамаша у ног еле видна. Она все кряхтит и сгибает мне ноги на горячую бутылку. Я все хриплю. Временами появляется Аннушка.¹⁵ Юр. нет. Думаю, что он где-то близко. Но оттого, что его нет, необыкновенно, звеняще таю и отдельно, изолированно. Является милое личико с подушкой, стал прыскать на меня кислородом, как персидским порошком на клопа, потом я задышал. Дал портвейну. И доктор рекомендовал. Какой доктор? Козмин? Нет, который был. А разве был? Значит я был без чувств, как и в июньский припадок. Поднялся, сделали постель, раздели меня. Я сейчас же говорю: "Юр., там в правом ящике носки, я купил себе и вам, выберите, а там бумага". Я думаю, ему, бедняжке, было не до носков, не до бумаги, ведь доктор ему сказал, что никакой надежды нет, что это агония. Да, ночью я еще бродил в уборную. Наутро я был болен, но все более или менее вошло в лежачую норму.

4 <(вторник)>

Юр. уезжал. Душновато, но я благоразумно сидел дома. Звонил Ельцину¹⁶ -- ничего не знает, Косте -- не дозвонился, Юр. приехал не поздно, сказал, что Ал. Ал. показывал наши фотографии О. Н. Я разобиделся, и он на меня набросился, и опять сообщения: О. Н. думает об моей болезни. Что же она, доктор? Кому это интересно, что она думает.

5 <(среда)>

Сегодня Юр. как-то даже сам посылал меня выйти. А он пошел в "Academi'ю" и Горком. Я брился, прошелся, зашел нехотя к муз<ыкальному> букинисту -- вдруг нашел там мессу Россини.¹⁷ И том арий Parisotti -- прямо чудо. Вроде как я разбирал стол и нашел очень мне нужную вещь, которую считал уже лет пятнадцать потерянной. Приходил Чернов, разговоры музыкантские. Но у него есть Паганини, которого можно будет поиграть. Это чудесно. Вечером на дворе оболтусы галдят, будто у нас какая Гренада.

10 <(понедельник)>

Боже мой, боже мой, опять перерыв, опять по той же причине, опять мучения милому Юр., безнадежные прогнозы случайных докторов во время припадка. Опять все находят, что прекрасный вид. На этот раз я гораздо более нервен и непрочен. Был сегодня Тушинский, сказал, что опасность только изнутри, объективные данные опасности не внушают. Во время чая приходила Шуянинова ставить банки, тоже как родственница. Но вечером, когда Юр. хотел на ночь уехать в Детское, я опять стал колобродить. Он долго не мог решиться. Ужасно жалко мне его было так лишать немногих (о, каких немногих!) бедных удовольствий. Приходили разные люди, которых ко мне не допускали, кроме Левитина. Завтра можно встать заниматься. Сны мои, как видения, то райские, то кошмары. Очень яркие, краткие и бессвязные, вроде гашиша. Тушинский все свои замечания говорил Юр. Мне только об общем "окислении", как-то не подбодрил меня, будто контакт не вполне сохранился. К тому же которую ночь жрут клопы. Нужно на них не обращать внимания, что не так легко сделать.

<о>р<ник>)

В первый раз встал. Занимался немного, чуть-чуть играл, как муха. Все мне интересно. Весь [день] провел ничего. Только к вечеру скис немного и стал кашлять к тому же, тем более, что принялся ожидать Юр. Новости разные, но очень мало их. Рассказывали о Тярлеве. М<ожет> б<ыть>, покуда будут красить окна, туда съездить. Тушинский вечером говорил: "Посадите его за стол, пусть работает". Юр. ночью опять плохо спал.

Идолоподобие. Корсун замечательно красивый человек. Действительно, как говорит Петров, "один из самых красивых людей Ленинграда", и милый, и хороший, и вместе с тем как-то не знаешь, что с ним делать. Он совсем не для романа, который сопряжен с капризами, жестокостями, дурью, подлостями, жертвами, радостями, трагедиями и примирениями, причем один, а то и оба, должны быть непреодолимым дряньём и предателем, что-то и от лорда Дугласа,¹⁸ и от Manon Lescaut.¹⁹ Лев Льв. думает, что я исключительно таких и люблю, и Жид тоже, где лучший герой "Фальшивомонетчиков" чемодан упер.²⁰ Понятно, что такое времяпрепровождение не для Корсуна. Его можно воспевать и обожать. Он идолоподобен, как кумир, или, вернее, как пьедестал, на который наклеивают любовные оды. Есть еще третье любовное товарищество, содружество, созвучие, сотворчество. Но это уже какая-то эпопея, вроде "Тристана",²¹ а не роман. В последнем всегда есть какая-то дребедень: или Палладизмы,²² или Гумилевизмы. А впрочем, все это вздор, есть и четвертое, и пятое, и сорок пятое, а про Корсуна верно.

13 (ч<е>тв<ерг>)

С упоением занимаюсь своей выздоравливающей жизнью. Хотел было маляр нарушить весь строй, переворотив мебель, но я этого избег. Сегодня даже Юр. спал на прежнем месте. Письмо прислали из "Academi'и" насчет "Шума".²³ Приходил Костя. Чуть-чуть скучно говорил о том, как катается на лодке. Замечаю, что кусочки дневникового характера стали занимать преимущественное и несоответственное им место в этой постройке, и она все больше обращается в формальную форму, а не в органическое растение. Притом в Детском было больше явлений, картин, поражавших мое неутомленное внимание. Юр. совсем нигде не бывает. Пока и выяснилось, что он бывал только у О. Н.

Знание. Я обращаюсь с людьми или как со старшими, почтительно их слушаясь, доверчиво и предусмотрительно, или как с младшими родственниками, несколько цукая, терроризируя и опекая. Я заметил, что здесь играет роль не старшинство, дружба или родственные отношения. Всякое знание мне кажется старшинством, т. е. знание, которого я не имею, или большее знание, чем то, которым я обладаю. Вероятно, в той области, в которой мне это интересно. Скажем, знающий техник едва ли мне покажется старшим, но агроном, инженер, садовник, уж да. Или, к стыду моему, деньги и положение. Человек богатый тоже мне кажется старшим, или директор банка. Гений, красота, элегантность, красноречие такого порабощающего впечатления не производят. Они по-другому действуют, кружат голову, пленяют, но это равное. Есть люди, к которым я отношусь ни как к старшим, ни как к младшим, ни как к людям, и бывали люди, в которых я влюблен, это совсем, опять, другое. А бывает и смешение. Я хотел только отметить, что возраст в моем понятии заменяется знанием и богатством. М<ожет> б<ыть>, это требует времени, а красота, гений и ум -- во времени не нуждаются.

14 <(пятница)>

Юр. ездил в Детское, последние теплые и солнечные дни. Звонил я Державину -- все благополучно, Радлову -- сам не знает, в театре ли он, хотел зайти. Степанов -- завтра, Петров -- сегодня. По своей инициативе забрел Петя Гагарин²⁴ и верный Шадрин, вот по-настоящему верный человек. Вечером-то был и Петров, досидел до Юр. Занимался я хорошо, и дела будто приходят в порядок. Только бы здоровья бог дал.

Стекло на столе. Чтобы прижать небрежно наколотую и сдвинутую во время уборки бумагу, Юр. на стол мне положил стекло. Гладко, как нельзя глаже, чисто, можно мыть, светло и голубоватая бумага под стеклом делает впечатление, что за окнами, которые отражаются в этом стекле, всегда голубое небо. Очень весело и обнадеживающе. Только нельзя на нем держать всякой пыльной муры.

Очень опасно. <ожет> б<ыть>, потом пожалею, может быть, завтра же напишу другое, но это нужно сейчас сказать. Дело идет не более не менее как о вере. Обычные анекдоты, что люди всю жизнь были безбожниками или равнодушными, а как до дела дойдет (т. е. до смерти), так обретали веру. Это трогательно и удобно. Со мной как раз наоборот. Всю жизнь я был верующим, а как дело дошло до старости и смерти, так эту веру потерял. Засох и закрылся. Как будто обиделся, что вера не спасает меня от фактической смерти. Веру в бога я [не] потерял, но очень неопределенно и бесформенно, веры в чудо и в силу молитв я не потерял, но это больше относится к вере в человеческие неисследованные силы, веры в христианскую мифологию, в святых, в обряды я не потерял, но будто далеко от них уехал в далекий, чужой и скучный город. Знаю, что там остались друзья и родные, но не видаю их. Вернуться в этот город не трудно. Я потерял веру в личное бессмертие души -- а это в данном вопросе о смерти самое важное. Так что все мои отношения к смерти это отношения к черной дыре японской гравюры. Тупо, черно и безнадежно. Опять, это только по отношению к себе. Для других я верю в это бессмертие, даже представляю его себе местным, кладбищенским, покойницким. Я верю, что близкие мне не умрут, даже могут со мною иметь сношения в виде привидения, вампиров и т. д. Для себя же нет. Почему? У меня даже сейчас мелькнуло сомнение в моем неверии. К тому же я знаю, что (не смейтесь), если бы, смотря на облака перед закатом, какой-нибудь человек, которому бы я очень доверял и которого бы любил, стал говорить мне о том, что душа бессмертна, я бы сейчас же поверил. Или если бы хор запел на музыку Моцарта, масонские слова о бессмертии.²⁵ Только чтобы не было морали. И я бы плакал, плакал, плакал, плакал до полного изнеможения, до полного извержения слезы текли бы, как семя при совокуплении. Может быть, дело не так плохо обстоит? Да, но где же взять и хора Моцарта, и масонские слова, и сад с вечерними облаками, а главное, такого человека, которому бы я верил? Слезы-то, те найдутся.

15 (с<уб>б<о>т<а>)

Серо, но хорошо. Очень хорошо занимался. Чувствовал себя хорошо. Звонил Богинский, хотел завтра придти. Вечером был Степанов, принес карточки. Летний сад вышел везде хорошо, да в некоторых карточках и мы могли бы изображать светских людей. Юр. очень хорош на маленькой карточке, вышел летучий и элегантный. Мол<одой> человек несколько рисовался архаическими пристрастиями к Ал. Толстому, bel canto и Платонову,²⁶ но все-таки было очень приятно. Получил трогательное письмо от Розанова²⁷ и Левитина. Утешили меня.

Шуберт. Шуберт, лесной, романтический, песенный Шуберт представляется мне очень архаичным и неуклюжим. Куда архаичнее, скажем, Вебера (я не об божественных операх его говорю, а, скажем, о сонатах, романсах, где налет архаизма есть). Странно, много в Листе устарело, может быть, даже в Вагнере, в последнем Верди, в Корсакове, в Равеле, в среднем Бизе, и прямо родился устарелым Берлиоз, и блестят как сегодняшняя прелесть Россини и Делиб, не говоря о Дебюсси. Шуберт мне представляется, кроме того, ужасно местным немецким композитором, каким-то тирольцем, чуть ли не Сметаной и Монюшко,²⁸ а между тем из второй очереди это один из любимейших композиторов.

16 (сент<ября, воскресенье>)

Юр. рожденье,²⁹ но сам он уехал в Детское. Дома пекли пирог, но чувствовал себя несколько кисло оттого, что "Academia" до 19<-го> не будет платить (да и 19<-го> наверно), оттого, что зашевелился Пономарьков, что Радлов даст "Дон-Жуана" на растерзание Каплану,³⁰ что Юр. проектирует завтра мой выход во Всероскомдрам. Не знаю отчего, но какой-то запас кислорода во мне истощился. О<льга> Сем<еновна> прислала Юр. дыню. Веч<ером> был Богинский, респектабельно нес какой-то инженерский вздор, похожий все-таки на какого-то дальнего родственника Покровским.

Сады у Моцарта. Самые густые, роскошные, душистые, и жаркие, и росистые, и темные -- это в "Фигаро".³¹ В дуэте графа с Сузанной, где весь воздух, каждая ветка поет, в волшебной арии Сузанны "Deh, vieni non tardar"³² вообще перл не только Моцартовской, но и мировой выразительности, которую какие-то глупцы иногда заменяют несколько архаической арией графини с басетгорнами. Сады в "Cosi fan titte"³³ хотя и пахнут померанцем, но совсем в другом роде, не могут идти в счет с "Фигаро", как и вся эта опера, несмотря на восторги знатоков, мне, поклоннику Моцарта, кажется в общей линии мескинной, очень второпланной. Положим, труднейшая психологическая ситуация, и она не удалась.³⁴ Кстати, о "Фигаро". Одна из прелестнейших, но и печальных фигур -- графиня³⁵ (вроде Натали из "В<ильгельма> Мейстера"),³⁶ "Севильского Цирульника".³⁷ Даже дико, когда граф ее называет Розиной.³⁸ Сколько времени прошло между пьесами, и уже другие люди шутят, влюбляются, веселятся, вертится и граф, а графиня сидит с мигренем, иногда позволяя себе какие-то детские вольности с пажом ("старый да малый"), и кажется, что ей уже лет 38, когда на самом деле ей лет 24--25. Какой-то срок есть для фокуса, но не для всех в одни и те же годы. Когда я читал книгу Вересаева о современниках Пушкина,³⁹ я обратил внимание, что большинство их умерло в конце 60<-x> -- в 70-х годах. А жизнь их помнится всегда в 20-х -- 30-х годах. А потом что же? Или это от пушкинского отблеска, от его посланий, упоминаний. Перестал упоминать -- и они исчезли. А не будь они друзьями Пушкина, м<ожет> б<ыть>, их жизнь в 70-х годах представляла бы для нас такой же интерес, как их молодость.

<17-->18 (понед<ельник>, вторн<ик>)

Утром что-то было не совсем важно. Потом замечательно обошлось. Выходил даже бриться. Без Юр. приходил Женя Кршиж<ановский> и потом Сторицын. Из-за насморка сижу с закрытыми окнами. Вероятно, завтра Юр. уедет с ночевкой.

19 (среда)

От страха, что Юр. уедет с ночевкой, у меня случилось что-то вроде полуприпадка. Бедный Юр. перепутался, вскочил, его стала колотить лихорадка, напоил он меня чаем в постели, стал бриться и сказал, что к вечеру вернется. Я это и хотел, но жалко было мне его до слез весь день. А день был чудный, теплый и тихий. Проводил, как обыкновенно. Больше всего работал. Юр. вернулся рано-рано. Заботлив и мил. Спал я хорошо.

Башня (продолжение). Вскоре приехали к Вяч. Ив. дети с М. М. Замятниной. Сережа, Костя, Вера Шварсалон и Лидочка Иванова.⁴⁰ Замятнина была старая девушка, вложившая все свое любовное и материнское чувство в семейство Ивановых, фигура достаточно классическая и в литературе, и в жизни. М<арья> М<ихайловна> и в этой классической позитуре сохраняла какой-то классицизм. Она не только вела хозяйство, следила за детьми, правила корректуры, подготовляла рукописи, репетировала с Лидочкой, но чуть ли не готовилась к лекциям, которые должен был читать Вяч. Ив.⁴¹ И самопожертвование, и требовательность, и смирение, и обидчивость, и благодарность за малейшее внимание -- все соединялось в образ для других смешной мироносицы. Но, повторяю, все это очень банально. Бегала она с утра до ночи. С утра, потому что надо было кормить, отпускать в школу детей, до поздней ночи, т<ак> к<ак> Вяч. Ив. вставал часов в 6 в<ечера>. К полуночи только разгуливался. Ложился часов в 6--7 утра и все время требовал присутствия "Маруси", то найти рукопись, то что-то продиктовать, то что. Спала она урывками между беготней, прикурнув на первом встречном диване. Звонок от Вяч. производил панику во всем доме. Дети были очень заграничные, затрапезно заграничные и на русский взгляд смешные: какие-то штанишки, вязаные курточки, все утилитарно и экономично. Положим, они приехали из Женевы. Сергей поступил в университет.⁴² На редкость некрасивый мол<одой> человек с какой-то экземой на лице и с совершенно белыми, почти седыми, как и у всех ивановских детей, волосами, чванный и неумный, он держался родни Л. Дм., ориентировался на Зиновьевых, фатил (но штатски, не по-военному), злился на то, что у него недостаточно денег, что у Вяч. не бывает общества, ухаживал за прислугами, чем приводил в ужас М<арью> М<ихайловну> ("клюпая Мета"⁴³), пререкался с Вяч., который на него шипел как змей, а Сергей, желая сказать "корифеи литер<атуры>", говорил "эпигоны" и т. п. Когда я переселился на Башню, он думал было во мне найти сочувствие, но ничего не вышло, т<ак> к<ак>, в сущности, идеал его был бы веселящийся Русинов.⁴⁴ Когда была история Вяч. с Верой, Сергей выдумал вызывать меня на дуэль, но об этом после. Вера была Антигона и курсистка, довольно красивая и грузная блондинка не очень большого роста с большими рыбьими глазами прелестного разреза; как у всех Шварсалонов, от Л. Дм. у нее была необыкновенно пористая кожа. Все ее достоинства и ее недостатки были оттого, что она была женевка. И рассудительность, и скушнота, и медленномыслие, и значительность. Но она была добрая и честная, хорошая девушка. Довольно глупая, сказал бы я. Еще добрее, добродушнее, милее и привлекательнее был Костя (очень потом стал похож на какого-то из Константиновичей⁴⁵), сначала кадет, потом юнкер Константиновского или Михайловского училища.⁴⁶ Те же белые волосы, румяные щеки, крупные поры и толстые губы, но выше ростом и оживленнее остальных Шварсалонов. Лидия, дочь уже Вяч. Ив., была уже совсем другого рода. Не женевская. Некрасивая девочка с лисьей мордочкой, грациозная, по-мальчишески стройная, откровенная, смелая, вдруг со слабостями, нежностью и слезами, необыкновенно одаренная к музыке,⁴⁷ замкнутая и внутренне какая-то аристократическая, она обещала вырасти в незаурядную женщину, что, кажется, и исполнилось. Так началась семейная жизнь. Снаружи шло все тихо, спокойно. Но как-то в одно лето Лид. Дм. умерла от скарлатины в деревне, где жил Вяч., Лид, Дм. и Вера. Ходила по богомольям и по больным, горела, хотела умереть. Потом говорили, что тогда она впервые и вдруг узнала, что Вяч. любит Веру, и не смогла этого пережить. Я помню, на панихиде по Зиновьевой Городецкий рыдал, как маленький.⁴⁸ Вяч. еще более затворился, как вдовец, в дом переехала Анна Рудольфовна Минцлова,⁴⁹ и покров двусмысленной и неприятной тайны опустился на Башню.

<е>тв<ерг>)

Сегодня переезжает О. Н. Остался один. Гулял немного, чуть-чуть по Кирочной. Как я ходил по ней на Башню, потом к Юр., к Таврическому саду!⁵⁰ Почему-то первое время знакомства с О. Н., когда ход к ним был с Суворовского,⁵¹ связан<о> с этой же Кирочной. Не было ни Тани, ни Линцы, ни банщиков,⁵² была "квартира". Лина Ив<ановна> была больше в семье, не так обособилась. Анна Ив<ановна>⁵³ была ближе, веселее, поэтичнее, а главное, дружелюбнее. Больше бывало народу, и Шмитиха,⁵⁴ и какие-то женки. После чая зашли ко мне Ельшины. Я и об них думал. Посидели, но Юр. не дождались, заходила и О. Н. с сестрой.⁵⁵ Спал ничего, только клопы очень кусаются. Прислали объявление, что одна маленькая облигация выиграла. М<ожет> б<ыть>, та же, за которую каким-то фокусом получил Всероскомдрамовский кассир?

21 (п<я>тн<ица>)

Сделали вместе выходку, или, как теперь говорят, вылазку. В чудную погоду. Даже брились, даже обедали с пивом у Федорова,⁵⁶ где нас все фотировали. Обошлось довольно благополучно, хотя ко мне вдвигался какой-то поэт с драмой в стихах. Была О. Н. Звонил Брендер,⁵⁷ тоже насчет "Много шума". М<ария> Н<иколаевна> ходит по докторам с больным мальчиком,⁵⁸ вроде "M-me Ger<vaisais>" или какого-то другого романа Гонкуров.⁵⁹

22 (с<у>б<бо>т<а>)

Вот пасмурно. Мамаша стирает. У меня кружится голова, как давно не кружилась. Все еще сам себя не могу считать здоровым, как бы оптимистически ни смотрел. Никуда не выходил. Ждал Брендера, но вместо него звонил Аким<ов>.⁶⁰ В начале ночи была тревога.⁶¹ Спал хорошо.

23--24 (воскр<есенье>, понед<ельник>)

Ничего себя чувствую. Выходил бриться. Погода темновата. Много было народа, Гриша, Яша,⁶² поэт из Луганска, Сторицын, Мосолов, Петров, Домбровская. Говорил с Сережей по телефону. Неужели же я до некоторой степени поправляюсь. Нужно узнать о Рабиновиче,⁶³

Евреи опять. У Шпитальников⁶⁴ в отсутствие отца свалился ребенок с дивана и якобы сломал себе ключицу. Когда муж пришел, все галдели и ревели, но ничего страшного не было. Кстати, почему всякий беспорядочный крик называется Содом? Неужели употребление мужчин неразрывно связано с шумом? Когда Васильев или Жуков бьют и увечат своих жен, это всегда мрачно, тупо и страшно. Голова стучит об стенку, льется кровь, пьяные крики, бессмысленные и чудовищные явления, говорят, очень полезно для очищения психики. Еврей, во-первых, редко бывает пьяным. Во-вторых, ему нет никакого расчета увечить свою собственную жену. Но истеричны до последней степени, хотя и не до последней. До предпоследней, пока она только назойлива, а когда она перерождается в грандиоз, ложь, предательство, жертву, исступленную веру, как у Достоевского, это у них редко. Хоть все эти черты, конечно, семитические, а не арийские (говоря, как Гитлер), и атрибуты антигосударственные и позорные, уничтожающие человеческое достоинство христианства, противопоставленного римскому миру. Это вот была действительно еврейская победа, если восторжествует коммунизм, будет вторая победа.⁶⁵ Но как одинаковы приемчики -- и низшие классы, и аскетизм, и самопожертвование, и жалкие сказки о царствии божием.

Одуванчики. У этих же Шпитальников есть девочка лет пяти, которая ни с того ни с сего стала бояться одуванчиков. Чуть припадок с ней не делается при виде их, кричит, не идет, боится прикосновения.

Башня (продолжение). Вяч. Ив. был масоном.⁶⁶ Узнал я это случайно. Масоны меня всегда интересовали, и по Моцарту,⁶⁷ и как тайное общество, и как организация (м<ожет> б<ыть>, это самое главное), где жизнь строится без ориентации на женщину, как в войсках, закрытых уч<ебных> заведениях и монастырях. Мужское устройство. Как английские клубы, офицерские собрания. Со введением (с допущением туда) женщин всякий смысл в подобных учреждениях пропадает, и поэзию свою они целиком теряют. Из спорта мне, м<ожет> б<ыть>, нравится больше футбол как наименее доступный женщинам. Но как бы то ни было, я масонами интересовался, а одно время даже конкретно отыскивал кого-нибудь, кто мог бы меня туда ввести. Попал я на добрейшего Евг. Вас. Аничкова; этот знающий, но легкомысленный и наивный человек, так ясно всем намекал, что он масон, что я сказал ему прямо о своем желании.⁶⁸ Разговор этот происходил в погребке Лягра, в уг<лу> Конюшенной и Невского. Тот сразу оживился, разболтал мне, что можно было и чего было нельзя. Сказал, что в России лож нет, что надо ехать в Париж или Прагу. В заключение удивился, почему я так далеко обратился к нему, когда более близкий мне человек -- Вяч. Ив. -- тоже масон. Правда, Иванов, не скрываясь, носил какое-то черное кольцо с адамовой головой,⁶⁹ но я думал, что это декадентская выдумка. Но кроме масонства, он еще более причастен был к Антропософии и к розенкрейцерству.⁷⁰ Розенкрейцерство всегда мне казалось каким-то жалким маскарадом,⁷¹ но Штейнерианство была реальность. Тут выступала на сцену Анна Рудольфовна. Анна Рудольфовна Минцлова была очень толстая пожилая женщина, в молодости воспитанная на французских романах XVIII века. Она была похожа на королеву Викторию,⁷² только белесовата и опухлая, как утопленница, иногда она воочию расползалась, как пузырь. Впечатление зыбкости производила еще ее крайняя близорукость, она все делала, ходила, брала, вставала, садилась очень проворно, но как-то на ощупь, как слепая, неопределенно и часто мимо цели. Проворность до некоторой степени маскировала эту беспомощность. Также и речь: она говорила очень быстро и тихо, неуверенно и неубедительно; когда она говорила что-нибудь невпопад, она говорила "да, да, да, да" и сейчас же начинала лепетать совершенно противоположное тому, что только что говорила. В тесном кругу она играла сонаты Бетховена. Играла она невероятно плохо, не туда попадая, без ритма, тыкаясь носом в ноты, будто гонимая ветром, бесформенно и хлипко, давая им (особенно 4-ой) какие-то мистические и наивные объяснения, вроде как О. Г. Смирнова объясняет свои рисунки на набойках: это трава, а это -- солнце, а это -- берег.⁷³ Но музыка Ан<ны> Р<удольфовны> слушалась с таким благоговением и так обставлялась, что поневоле производила впечатление. Изгонялась Маруся, т<ак> к<ак> она бы не усидела, начала бы бегать и стучать чашками и ключами, устраивался почти полный мрак, часть публики садилась на пол. Сестры Герцык⁷⁴ часто слушали эти сонаты, стоя на коленях. Иногда Ан<на> Р<удольфовна> читала по запискам какие-то лекции Штейнера, Вяч. Ив. взвивался, как змей, и критиковал. Мне Ан<на> Р<удольфовна> давала уроки ясновиденья,⁷⁵ причем впервые я узнал поразившие меня навсегда суждения, что воображение -- младшая сестра ясновиденья,⁷⁶ что не надо его бояться. Давала она советы, причем сговорчива была до крайности. При наличии внешнего уважения к ней, она готова была потакать самым чудовищным глупостям. Была ли она медиум? Всего вернее, но и кой-какое шарлатанство было в ней. Ивановы познакомились с ней еще в Москве, где у нее было много друзей, да и она и жила в Москве, бывая только наездами в Петербург<е>, причем останавливалась в комнате Лид. Дм., к соблазну Марьи Мих<айловны>. Жить она стала после смерти Зиновьевой. Тут изменился несколько состав домочадцев, и главными персонажами стали Модест Гофман,^{77 78} Скалдин⁷⁹ и Леман.⁸⁰ Я жил внизу у Званцевых⁸¹ и как-то запутался в своих романах, в своем стремлении ко всему таинственному. Я уже говорил, у Ивановых бывал по несколько раз на дню Наумов,⁸² в которого я был влюблен. [Он] был другом Гофмана и путанный мистик, что нисколько не мешало совершенно не мистическим эскападам с Валечкой, мною и даже Дягилевым. Но какая-то косность и Аманд'а в нем была, и выходки по Достоевскому. Роману этому очень покровительствовала Минцлова и всячески уничижала С. С. Познякова.⁸³ Все это в конце концов мне поднадоело, и я по совету Сомова написал повесть "Двойной наперсник", где не только замаскированно изобразил ситуацию, но даже целиком вывел А<нну> Руд<ольфовну>. Повесть появилась летом. Я в то время поссорился с сестрой, уехал из Окуловки и жил в Знаменской гостинице с то убегавшим, то возвращавшимся Позняковым.⁸⁴ А тут и Вяч. Обиделся на повесть, и мы еле-еле помирились,⁸⁵ и я водворился уже в саму Башню.⁸⁶ Тут быстрыми шагами покатилась и история Минцловой, и моей дружбы с Башней. Минцлова в один прекрасный день исчезла. Вяч. сказал, что она "ушла" и больше мы ее не увидим. Оказалось, она превысила свои полномочия, что-то выболтала, была "оставлена" и утопилась в Иматре.⁸⁷ А Вера Шв<арсалон>, заведя меня в свою комнату, объявила, что беременна от Вячеслава, а влюблена в меня, что в этом виновата Ан<на> Р<удольфовна>, объявившая, что это "воля Лидии" (черты в "Покойнице в доме").⁸⁸ Предлагала мне фиктивно жениться на ней, и все будет по-старому, что я и так для них как родной. Я как-то не очень на это пошел. Потом были сплетни, скандалы, вызов Шварсалоном меня на дуэль⁸⁹ и т. д., и т. д. А Ивановы уехали заграницу,⁹⁰ там они обвенчались (кажется, в Мюнхене), и родился сын.⁹¹ По приезде они уже поселились в Москве, потом, после революции, переехали в Баку, где умерла сначала М<арья> М<ихайловна>, а потом и Вера. Потом Вячеслав с Лидией и сыном переехали в Италию, в Павию.⁹² С их отъезда заграницу я так их и не видел. Моя собственная жизнь так крутилась к какому-то тупику, что я не замечал посторонних запутанностей. И вообще, если сравнить веселый 1906--7 годы с катастрофическими и тупыми 1911 -- 12, то кажется, будто прошло 50 лет.

29 (с<у>б<бо>т<а>)

Все не выхожу. Ужасно мне это надоело. И потом взялась откуда-то бессонница, которой я отродясь не знал. Теперь в дневнике все о себе, потому что мало внешних вещей я вижу новых. Вспомнили обо мне, прислали из "Academi'и"⁹³ и от Шпета. Тот, конечно, согласился, но сразу принял такой вид, будто это так и должно было быть.⁹⁴ Но все-таки спокойнее, ночью ничего себе было, но неприятную какую-то завели волынку с милым Юр., он так заторкан, так [...]

Евд. Aп. Нагродская выдавала себя за розенкрейцершу, говорила, что ездила на их съезд в Париже, что чуть-чуть не ей поручено родить нового Мессию⁹⁵ и т. п. При ее таланте бульварной романистки все выходило довольно складно, но ужасно мусорно. Любила прибегать к сильным средствам, вроде электрической лампочки на бюсте, причем она говорила, что это сердце у нее светится. "Нету сладу..." "Постойте, я укрощу его, неудобно выходить к людям". Постоит с минутку, закрыв бюст руками, повернет кнопку, сердце и перестанет светить. Но было уютно, как на елке. Писала под диктовку в трансе разные сплетнические сообщения, какие ей были нужны. Якобы от какого-то духа. Одно время она предлагала мне показать "фантасмагорию", боюсь, что при помощи загримированного клитора она в облаках кисеи думала изобразить из себя мужчину. Это было совсем в другом роде, чем Минцлова, какой-то Амфитеатров из Апраксина,⁹⁶ но какая-то базарная хватка тут была. Она бы отлично спелась с Распутиным. Так, даже в своей области, они были невежественны и безграмотны. Минцлова, тоже бестолковая и не очень-то ученая, показалась [бы] английским профессором по сравнению с нею. Подходило бы быть Розенкрейцерами Збруеву, Пуцилло, и особенно Зубакину, что, кажется, было и на самом деле.⁹⁷

30 (воскр<есенье>)

Последний день химической атаки,⁹⁸ не выходил. Юр. меня брил. Чувствую себя хорошо. Был Савинов и Вайсенберг. Приходил, будто так и нужно, читал рассказы, говорил о Баку, о Дегене.⁹⁹ Все-таки каким-то европейским европеизмом похож он на Канкаровича и Пастернака.¹⁰⁰ Неужели я буду поправляться?

Блудный сын. Мне снился сон, что нужно подобрать иллюстрации для "Дон-Жуана", выбирают Гогартовскую серию "блудного сына" (кажется такой и нет вовсе),¹⁰¹ и кто-то объясняет мне, что Дон-Жуан, собственно говоря, тот же блудный сын, не доведенный до конца. Может быть, это и правильно. Во всяком случае, в истории блудного сына бордели играют какую-то роль. Вообще эта притча какая-то английская с именно Гогартовской вонью, скверными зубами и носом в табаке.

Феликс и ирония. У Гете в последней части "В<ильгельма> Мейстера" ужасно смешное выражение. Мальчик Феликс увлекается горным делом и знает разные породы камней, очень радуется этому. И вот Гете пишет приблизительно так: Феликс прыгал с камня на камень, радуясь тому, что ему известно, что это гранит.¹⁰² А если б он разбил голову об эти камни, радовался ли бы он своему знанию? Даже если бы в сообщении о смерти была упомянута порода камня, то было бы смешно и педантично жутко. Или: "Лошадь ударила его в висок (тоже по-научному как-нибудь) левой заднею ногой". Вот точность некстати, оскорбительная и смешная. Также и про события радостные, предполагающие такой подъем эмоций, что тут нельзя разбирать подробностей.

Примечания

Сентябрь

¹ На другой день Кузмин обратился с письмом к Г. Б. Хесину:

Многоуважаемый Григорий Борисович.

В прошлую свою получку (17/VII рублей сейчас. Я же очень скоро это покрою. Пожалуйста, Григорий Борисович, не откажите в исполнении моей просьбы.

(РНБ. Ф. 400. Оп. 1. Ед. хр. 132).

² Бобка -- прозвище Б. С. Мосолова.

³ ""Дева" -- Черемшанова -- назвала ее так Анна Радлова. "Дева ходит, как трамвай и одевается, как ёлка". Ольга Ч<еремшанова> ходила очень быстро, прямо, не глядя в стороны; одевалась больше в черное, но любила всякие бусы, четки, цепи. Ольга была очень хороший человек и очень верный друг. И к тому же красавица" (КГ). Ольга Александровна Черемшанова (наст. фам. Чижова; 1904--1970) -- поэтесса, актриса, чтец-декламатор. Характеризуя поэзию Черемшановой в предисловии к ее сборнику "Склеп" (Л., 1925), Кузмин писал: "Стихи ее, как и народные песни, не для чтения глазами, а для произношения вслух" (С. 5--6). Некоторые биографические подробности, неопубликованные стихи и анализ творчества Черемшановой см.: Никольская Т. Л. 1) Тема мистического сектанства в русской поэзии 20-х годов XX века // Уч. зап. Тарт. ун-та. Тарту, 1990. Вып. 883. С. 157--169; 2) Поэтическая судьба Ольги Черемшановой // Лица. Вып. 3. С. 40--82; см. также: Черемшанова О. О злодейском деянии сестры Евуллы; Ч[ертков]Л. Об авторе "Евуллы" // Ковчег (Париж). 1978. No 2. С. 67--77. Черемшановой посвящен цикл "Пальцы дней" (1925) в сборнике Кузмина "Форель разбивает лед". 26 апреля 1927 года в день рождения Черемшановой Кузмин преподнес ей "портрет в стихах" -- посвященное ей стихотворение "Был бы я художник, написал бы...".

⁴ Подразумевается поэтический цикл Гете "Западно-восточный диван" (и в частности "Книга Гафиза"), созданный в 1814--1819 годах, после знакомства Гете с немецкими переводами "Дивана" Гафиза.

⁵ "Гафизу" Николая Александровича Бердяева (1874--1948) см. в его письме к Вяч. Иванову от 22 июня 1908 года: "Вспоминаю Гафиз и воспоминание это мне приятно, поскольку из него выделяется чувство дружбы к вам двум (Иванову и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал. -- Г. М.), а затем воспоминание становится смутным и примешивается что-то неприятное. Я никогда не разделял Ваших мистических надежд, лично Ваших надежд (у других их, по-видимому, не было) на такого рода формы общения, для меня это было обыкновенное дружеское общение с эстетикой и остроумием, но некоторые обнару<жившиеся?> тенденции этого общения мне были неприятны и становились в противоречие с моим сознанием. Тогда я отошел, да и скоро все само собой распалось" (Из писем к В. И. Иванову и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал Н. А. и Л. Ю. Бердяевых / Вступит. ст., подгот. писем и примеч. А. Б. Шишкина // Вячеслав Иванов: Материалы и исследования. М., 1996. С. 132--133). Отношение Бердяева к творчеству Кузмина и Зиновьевой-Аннибал было достаточно негативным (см. его письмо к Д. В. Философову от 22 апреля 1907 года: Письма Николая Бердяева / Публ. В. Аллоя // Минувшее: Исторический альманах. Paris, 1990. Вып. 9. С. 308--309).

⁶ "Гафизическое" имя С. Городецкого -- Зейн или Гермес (МК 1995. С. 71).

⁷ См. стихи Вяч. Иванова "Палатка Гафиза" и "Встреча гостей" (1906; Собр. соч. II. С. 342--343, 738--739); "гафизические" стихи С. Городецкого приведены Кузминым (см.: Дневник 1906. С. 420). Известны также два стихотворения Кузмина, посвященные "Гафизу" -- "Друзьям Гафиза" (1906, май; СС III. С. 446--447) и "Нежной гирляндой подпись гласит у карниза..." (1906; МК 1995. С. 72).

⁸ Рассказ С. Ауслендера "Записки Ганимеда" был напечатан в фактически редактировавшемся Брюсовым журнале "Весы" (1906. No 9. С. 15--22). О реакции на него Мережковских свидетельствует письмо З. Н. Гиппиус к Брюсову от 15 ноября 1906 года: "Письмецо Ваше из С<анкт->Петер<бурга> получила, но обещанных "петербургских впечатлений" нет. А я жду с нетерпением, потому что уж от кого же, как не от вас, будет нескучно услышать о новом "тайном" обществе Вячеслава Иванова, о котором мне уши прожужжали его (общества, а не Вячеслава) члены, попадавшие в Париж? (здесь, видимо, имеется в виду Нувель; ср. запись о "парижских сплетнях" в Д, МК 1995. С. 76; ср. также С. 347--348. -- Г. М.) Правда, они говорят-говорят -- и вдруг останавливаются: "секрет". Далее уже им позволено указывать на "Записки Ганимеда" (см. "Весы"). Но так как забыть об этом тайном обществе они мне все-таки не дают, и так как мы с вами одинаково презираем "секрет" (зная "тайны") -- то я думала, что вы меня как раз этими секретами позабавите. Насколько праведнее мне читать ваше письмо, чем "Записки Ганимеда"! <...> Предполагать же, что вы остались чужды этому обществу, -- я никак не могу... -- Оно насчитывает много членов: кроме Mr et Мmе Вячеслав Иванов -- Нувель, Бакст, Сомов, Ауслендер и т. д." (МК 1995. С. 78).

⁹ Сообщение о "суде" над Ауслендером и Нувелем датировано в Д 1 ноября 1906 года: "Сережа на суд Гафизитов не пошел. <...> Сначала судили Сережу и Renouveau <Нувеля>; к первому отнеслись довольно строго и по заслугам, раз он сам не дорожит, не стремится и не проникся до того, что мог не пойти просто потому, что боялся скуки и гнева Диотимы <Зиновьевой-Аннибал>. Второй вывернулся" (МК 1995. С. 75; ср. упоминание о "кающемся" Ауслендере в записи от 15 ноября 1906 года: Там же. С. 76). Судя по Д, после "суда" над Ауслендером и Нувелем состоялись, по крайней мере, три заседания "Гафиза". Последнее упоминание о кружке см. в письме Нувеля к Кузмину от 20 августа 1907 года: "А вот Гафиза уж больше не будет. Это наверно" (Там же. С. 77). Таким образом, комментируемая мемуарная запись Кузмина -- о суде над Ауслендером в связи с публикацией "Записок Ганимеда" -- позволяет восстановить существенное звено в истории кружка, пропущенное в наиболее подробном на сегодняшний день указанном исследовании Н. А. Богомолова.

¹⁰ Булгаков Александр Сергеевич (1888--1953) -- театровед, сотрудник Государственной академии искусствознания. В 1934 году опубликовал работу "Раннее знакомство с Шекспиром в России" (Театральное наследие. Л., 1934. Сб. 1).

¹¹ Ср. в письме А. А. Смирнова к В. О. Станевич от 22 ноября 1935 года по поводу рукописи кузминского перевода "Много шуму попусту": "Знаю наверно, что в свое время один экземпляр попал к Г. Шпету, который хотел предложить его какому-то театру (чуть ли не Станиславскому) и м<ожет> б<ыть> передал его туда" (РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 228. Л. 6). Ср. запись за 29 сентября (наст. изд., с. 112) и письма Кузмина к Г. Г. Шпету от 30 сентября 1934 года, в издательство "Academia" от 1 октября 1934 года (наст. изд., с. 320) и 28 мая 1935 года (Письма. С. 361), а также письмо Станиславского к Е. С. Телешевой от 5 января 1934 года: "Подумайте об Шекспировской комедии <...> "Много шума из ничего". Вот что нужно ставить. <...> Это будет подход и к трагедиям. Беда только -- нет хорошего перевода, а он очень нужен" (цит. по: Жизнь и творчество К. С. Станиславского: Летопись: 1927--1938. М., 1976. Т. 4. С. 355).

¹² А. Д. Радловой принадлежат переводы трагедий Шекспира "Ромео и Джульетта" (опубликован: Театр и драматургия. 1934. No 9--10), "Ричард III" и "Макбет" (опубликованы: Шекспир В. Трагедии. М., 1935), "Гамлет" (М.; Л., 1937) и драмы "Отелло" (М., 1935).

¹³ "Жалобы на Кота (?). Думаю, Женя <Кршижановский> называл так Костю Козьмина" (КГ).

¹⁴ В Варшаве Э. Т. А. Гофман жил, будучи чиновником прусской администрации в Польше, с апреля 1804 по июнь 1807 года, когда, после занятия Варшавы наполеоновскими войсками, был вынужден переехать в Берлин. Здесь родилась его дочь Цецилия (1805), состоялся дебют Гофмана в качестве дирижера (на открытии 3 августа 1806 года Музыкального общества, вице-президентом, секретарем и библиотекарем которого был Гофман), написаны зингшпили "Веселые музыканты" (1804) и "Непрошеные гости, или Каноник из Милана" (1805), "Missa solemne d-moll" для солистов и оркестра (1805), музыка к трагедии З. Вернера "Крест над Балтикой" (1804--1805), окончена симфония Es-dur (1806) и начата опера "Любовь и ревность" (1807).

¹⁵ "Аннушка -- соседка (Телесайнен). Мать Вовы. Муж ее -- финн" (КГ).

¹⁶ Ельцин Сергей Викторович (1897--1970) -- дирижер и музыкальный педагог, с 1928 года дирижер ГАТОБа, с 1935 года профессор Ленинградской консерватории. В 1934 году предполагалось, что Ельцин будет дирижировать постановкой на сцене ГАТОБа оперы Моцарта "Дон-Жуан", либретто которой было переведено Кузминым.

¹⁷ Вероятно, "Месса (для мужских голосов)" (1808) или "Торжественная месса" ("Messa solenne", 1819) Россини.

¹⁸ Лорд Альфред Брюс Дуглас "Тюремной исповеди" ("De Profundis", 1897) Уайльда.

¹⁹ Мапоп Lescaut -- героиня романа А. Ф. Прево "История кавалера де Грие и Манон Леско" ("Histoire du Chevalier des Grieux et de Manon Lescaut", 1731).

²⁰ Имеется в виду герой романа Андре Жида "Фальшивомонетчики" (1925; русский пер. 1926) Бернар.

²¹ "Тристан" -- семантическое поле этой сигнатуры у Кузмина предельно широко и включает многочисленные трансформации данного "мифологического сюжета, представленного в религиозных верованиях и фольклорных материалах весьма обширного района и нашедшего также отражение в поэзии, в частности в средневековом романе о Тристане и Исольде" (Франк-Каменецкий И. Г. Итоги коллективной работы над сюжетом Тристана и Исольды // Тристан и Исольда: От героини любви феодальной Европы до богини матриархальной Афревразии: Коллективный труд Сектора семантики мифа и фольклора / Под ред. акад. Н. Я. Марра. Л., 1932. С. 261; книга была подарена Кузмину одним из авторов с надписью -- "Михаилу Алексеевичу Кузмину -- последнему из могикан. С восхищением Ольга Фрейденберг" (собр. Вс. Н. Петрова; опубл. Г. Г. Шмаковым: Studies. P. 44)), и, добавим, пропущенного Кузминым через вагнеровский код (опера "Тристан и Изольда", 1859). Подробнее о потенциальных обертонах темы Тристана у Кузмина см.: Шмаков Г. Михаил Кузмин и Рихард Вагнер // Ibid. Р. 31--45.

²² Определение "палладизм", возникающее в языке Кузмина в период его романа с Вс. Князевым, имеет в виду личные качества Паллады Богдановой-Бельской (см. примеч. 57, наст. изд., с. 203), характеризуемой в это время Кузминым как "последняя мерзавка и блядь" (Д, 30 мая 1910 года).

²³ <19>34

М. А. Кузмину

Уважаемый Михаил Алексеевич!

Просим Вас срочно сообщить, когда мы получим Ваш перевод комедии Шекспира "Много шума из ничего" для IV т. Собрания сочинений.

(РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 228. Л. 34; машинописная копия). В тот же день Кузмин отвечал издательству:

Многоуважаемый т. Горбов.

Мой перевод комедии Шекспира "Много шума попусту" находится в редакции Academia с того времени, как все переводы, сделанные для Гихла, перешли в ведениеAcademi'u.

Один экземпляр, кроме того, я совсем недавно послал через Л<енин>градское отделение выслал <sic!> Г. Г. Шпету. У меня только черновик. Есть еще экземпляр, переписанный от руки, который можно в любую минуту отдать в переписку у редактора Шекспира проф. А. А. Смирнова. Но он сам находится в Кисловодске до 5 октября, так что я не могу достать экземпляра.

Кстати, на ком<едию> "Много шума", как надобную во _вторую_ _очередь_ (не во 2-ой и не в 6-ой том), равно как и на перевод "Бури", Academia договора со мною _не_ _возобновляла.

Будьте любезны сообщить мне, есть ли у вас экземпляр, можете ли вы использовать для размножения экземпляр, посланный Г. Г. Шпету, или по приезде Смирнова вам вышлют еще. И недурно бы заключить договор, как заключены не только на сделанные для Academia "Два веронца", "Укрощение строптивой"), но и на перешедшие из Гихла ("Бесплодные усилия любви", "Король Лир").

Будьте добры также сообщить мне Ваше имя и отчество. Мне удобней будет писать, если придется.

(Там же. Л. 35--35, об.). Одновременно Кузмин обратился с письмом к Г. Г. Шпету:

Многоуважаемый Густав Густавович,

Получили ли Вы рукопись "Много шума попусту"? Я послал ее через здешнее отделение {Издательства "Academia".} и сегодня получаю от Горбова письмо, когда мол я намерен им прислать перевод. Перевод у них должен быть с той минуты, как шекспир<овские> матерьялы Госиздата перешли в ведение Academi'u. Если же они тогда не получили или, получив, затеряли, тогда придется или дать в переписку тот экземпляр, что я Вам послал, или подождать возвращения А. А. Смирнова, у которого есть еще переписанный от руки экземпляр. Кроме того, на эту пьесу у меня и договор-то до сих пор не возобновлен, т<ак> к<ак> она шла не в первую очередь. М<ожет> б<ыть>, Вы, Густав Густавович, скажете при случае, чтоб поспешили с договором. Теперь вот что я хотел попросить Вас. Вы, вероятно, слышали, что вот уже три почти года, как я болен. Особенно часты припадки с января 1934 года. Кроме того, что всякий раз, хотя я и скоро оправляюсь, это представляет самую простую и буквальную смертельную опасность, эти припадки, даже если за ними и не следует госпитализация, на 7--10 дней приковывают меня к постели и мешают работе. Теперь я еле оправляюсь от недавнего припадка. Работать _срочно_ мне трудновато. И вот я хотел попросить Вас, дорогой Густав Густавович, если с театром выйдет что-нибудь, не согласитесь ли Вы все, что нужно, поправить сами; был бы перевод Шпета и Кузмина, Вам ближе в Москве и присмотреть за театром, не дать им засыпать, заключить от нас обоих договор. А из гонорара Вы бы получали 1/3. Если хотите, так можно и в печатанном томе <sic!>. Тогда можно, покуда не поздно, и договор cAcad<emia> заключить в подобном смысле. Подумайте, Густав Густавович, и ответьте мне скоренько, лучше согласием. А не согласитесь, не сердитесь за предложение. Я еще не сказал Вам, с каким восторгом и стыдом, и сознанием ответственной задачи и еще большей влюбленностью в Шекспира делал я исправления согласно Ваших замечаний. Всего хорошего.

(РГБ. Ф. 718. Карт. 24. Ед. хр. 73).

²⁴ Петр Андреевич Гагарин (1904--1938, расстрелян) -- сын князя А. Г. Гагарина, ректора Политехнического института в Петербурге, в 1930-е годы -- инженер института Гипрошахт.

²⁵ "Траурная масонская музыка" (1785) Моцарта, написанная на смерть масонов герцога Георга Августа Мекленбург-Штрелиц и графа Франца Эстергази фон Галант.

²⁶ Речь идет о Сергее Федоровиче Платонове (1860--1933) -- историке, авторе многочисленных трудов по истории Московской Руси и Смутного времени, с 1899 года -- профессоре Петербургского университета, с 1920 года -- академике. С. Ф. Платонов был арестован в ночь с 12 на 13 января 1930 года, 12 февраля 1931 года лишен звания академика, 8 августа 1931 года выслан в Самару, где и умер. Напомним, что по делу Платонова ("дело Академии наук") были арестованы ученик Платонова и учитель А. А. Степанова А. И. Заозерский (2 сентября 1929 года приговорен к 5 годам Соловецких лагерей, 10 февраля 1931 года -- к расстрелу с заменой на 10 лет лагерей; освобожден 23 мая 1932 года, в 1934 году был в ссылке в Алма-Ате; см. также: Академическое дело 1929--1931 гг. СПб., 1993. Вып. 1. Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова. С. IX, 38,173) и сам А. А. Степанов.

²⁷ Розанов

9 сент<ября> 1934

Многоуважаемый Михаил Алексеевич,

уже давно я обращался к Вам с письменным запросом относительно комедий Шекспира, переведенных Вами. Я спрашивал Вас, все ли эти комедии пойдут в издании "Academia" и на все ли переводы их Вы заключили договоры. Я интересовался этим потому, что изд-во ГИХЛ намерено выпустить в 1935 году 2-ой выпуск "Избранных драм в новых переводах" и уже заключило со мною договор. Если есть у Вас перевод шекспировских комедий, еще не пристроенный, то я с удовольствием принял бы его в этот выпуск (за которым последует в 1936 и третий). После продолжительных переговоров с ГИХЛ'ом мне удалось повысить гонорар переводчиков до 2 рублей за строку при 10 т<ысячах> экземпляров ("Academia" платит 2р. 50 к. за 15 т<ысяч> экз.).

В случае вашего благоприятного ответа, на который мне хочется от души надеяться, я вышлю Вам "договорное письмо", после подписи которого Вами вскоре будет выслано Вам 60% гонорара. "Гихл" в настоящее время, после преобразования, обладает хорошими средствами и платежей не задерживает.

При печатании Вашего перевода "Короля Лира" типография допустила ряд досадных опечаток, которые и дали Чуковскому повод (хотя и совершенно недостаточный) учинить неприличную вылазку в "Правде".Чуковский К. Искаженный Шекспир // Правда. 1934. 12 авг.} Так вм<есто> "солнца _жар" напечатано "солнца _пар", вм. "не живет" напечатано "нет, живет", вм. "стекая перлами (слез) с алмазов" (глаз) напечатано: "стекая перлами алмазов" и т. п. Кроме того, одна строка Вашего перевода куда-то провалилась в типографии. Основываясь на этих типографских погрешностях, ускользнувших от корректорского глаза, критик мечет громы против переводчика и еще более против редактора. Руководители Гихл'а оценили его недобросовестное выступление по достоинству и намерены печатно отвечать ему.

В октябре я должен сдать в ГИХЛ однотомник Байрона. Я уже заручился Вашим согласием напечатать там кое-что из Вашего перевода "Дон Жуана". А именно я наметил две песни IX "Academia", но для печати в Гихл'е мне хотелось бы получить от вас другую копию, которую я очень просил бы Вас переслать мне в Москву <...> в первой половине октября.

(РГАЛИ.

²⁸ Сметана Бедржих (1824--1884) и Монюшко Станислав (1819--1872) -- чешский и польский композиторы.

²⁹

³⁰ Речь, по-видимому, идет о намерении С. Радлова в связи с отставкой с поста главного режиссера ГАТОБа передать руководство постановкой "Дон-Жуана" Эммануилу Иосифовичу Каплану (1895--1961), режиссеру оперы.

³¹ Имеется в виду "Свадьба " (1786) -- опера Моцарта.

³² Имеются в виду -- дуэт графа и из 3 действия (сцена 2-я) и ария Сузанны ("Deh! Vieni, non fardar, ") из 4 действия (сцена 7-я) "Свадьбы Фигаро".

³³ "Cosi fan tutte" ("Все они таковы", 1790) -- опера Моцарта,

³⁴ В 1921 году, рецензируя постановку "Cosi fan tutte" в Государственном театре комической оперы, Кузмин писал: "Высказывалось предположение, что сюжет этой оперы, для одних слишком незатейливый, для других чересчур запутанный, -- причина некоторой холодности по отношению к ней. <...> Пожать плечами, сказать "Cosi fan tutte" (все таковы!) и жениться на самой откровенной вертушке Деспине, -- вот все, что остается сделать философу пьесы. Ничем не очищенное примирение с жизнью, с отсутствием искренних чувств, -- не разрешает дела. Оттого разочарованность и холод к этой прелестной, но совсем не веселой шутке. Всю эту безутешную грацию вносит метафизический элемент музыки, сама же комедия не метила так высоко, похожая на второстепенные пьесы Гольдони" (ЖИ.

³⁵ Графиня -- жена графа Альмавива, героиня второй комедии из посвященной Фигаро трилогии Бомарше -- "Безумный день, или Женитьба Фигаро" (1779). Постановка этой комедии Бомарше в переводе Кузмина предполагалась в декабре 1934 года в Академическом театре драмы (см.: АК. С. 224).

³⁶ Натали -- "Годы учения Вильгельма Мейстера" (1821--1829).

³⁷ Розина -- "юная особа благородного происхождения" -- героиня первой комедии из трилогии Бомарше -- "Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность" (1773). Кузмин, несомненно, помнит и об опере Россини (1816), написанной на сюжет Бомарше.

³⁸ "Женитьбы Фигаро" Бомарше (действие 2, явление XIX): "Граф -- Розина!.. Графиня -- Я уже не та Розина, которой вы так добивались! Я бедная графиня Альмавива, печальная, покинутая супруга, которую вы уже не любите" (пер. Н. М. Любимова).

³⁹ Вересаев В. В. Спутники Пушкина. М., 1934. Вып. I.

⁴⁰ Л. В. Иванова вспоминает, что познакомилась с Кузминым в день своего приезда в Петербург -- первый день Пасхи 1907 года, приходившийся на 22 апреля: "Воспоминания этого первого дня у меня очень смутные, как если бы все это было во сне. <...>Я помню, как пришли Сомов и Кузмин <...> Кузмин пригвождал внимание своими странными глазами: огромными, темными и спускающимися от переносицы по наклонной линии" (Воспоминания.

⁴¹ См., например, ведшиеся М. М. Замятниной протоколы лекций Вяч. Иванова: Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической академии 1909 г. // Вячеслав Иванов: Материалы и публикации. С. 89-- 105 (НЛО. 1994. No 10. Историко-литературная серия. Вып. 1).

⁴² No 4. С. 128--131). В1912--1913 годах служил в Кассационном департаменте Правительствующего Сената, в 1914 году был призван на фронт и ранен, в 1915--1917 годах служил в Горном департаменте Министерства финансов, в Цензурном комитете и в редакции Торгово-промышленной газеты. После 1917 года публиковался как очеркист и переводчик (подробнее см. справку К. М. Азадовского: НЛО. 1994. No 10. С. 134). По сведениям Р. Д. Тименчика, в 1930-е годы печатался в изданиях Беломорстроя, в 1940 году жил в Курске (см.: Встречи. С. 328).

⁴³ Мы затрудняемся объяснить бытовой подтекст этого выражения, пародирующего, как представляется, прибалтийский акцент в русском произношении. Ср. запись Кузмина 16 апреля 1912 года: "дома была m-me Чурлянис, и ей меня демонстрировали" (Д). Неясно, однако, имеет ли это прозвище отношение к вдове М. К. Чюрлениса писательнице Софии Кимантайте (1886--1958), посещавшей Ивановых на Башне.

⁴⁴ Русинов Гавриил Павлович -- литератор, с 1907 года печатался в петербургской прессе, позднее спился (подробнее см.: Лица. Вып. 7. С. 108). Кузмин встречался с ним в 1921 году (см.: 6 июля. С. 466; 1 нояб. С. 498) и, по крайней мере, до конца 1920-х годов (Д).

⁴⁵ Подразумеваются сыновья великого князя Константина Константиновича (1858--1915): великие князья Иван (1886--1918, убит в Алапаевске), Гавриил (1887--1939), Константин (1890--1918, убит в Алапаевске), Олег (1892--1914, на фронте) или Игорь (1894--1918, убит в Алапаевске) Константиновичи, правнуки Николая I.

⁴⁶ "жертвой солдатского самосуда" (Писатели русского зарубежья: 1918--1940: Справочник. М., 1994. Ч. 1. С. 216).

⁴⁷ Л. В. Иванова в 1907 году поступила в петербургскую музыкальную школу И. А. Боровки, в 1920 году закончила Московскую консерваторию, в 1926 году -- Римскую консерваторию Санта Чечилия по классу композиции (в 1927 году -- по классу органа).

⁴⁸ Лето 1907 года семья Ивановых провела в имении тетки М. М. Замятниной в деревне Загорье, Могилевского уезда, Могилевской губернии. К сентябрю М. М. Замятнина с Лидией и К. Шварсалоном вернулись в Петербург; в Загорье остались Вяч. Иванов, Л. Д. Зиновьева-Аннибал и Вера. "Наконец, в октябре решили вернуться на "башню", но внезапно слегла Лидия. Она заразилась скарлатиной в соседней деревне, от детей, за которыми ходила ухаживать; она умерла (17 октября 1909 года. -- Г. М.) проболев семь дней" (Дешарт О. Собр. соч. III. С. 694). Похороны Зиновьевой-Аннибал состоялись на Никольском кладбище Александро-Невской лавры 29 октября. Ср. в записях В. К. Шварсалон: "когда опустили гроб и Городецкий согнулся, оперся о зеленую часовню и зарыдал, я даже злилась и потом почему-то говорила Вячеславу, что это было неискренно или "ломанье"" (ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 314; ср.: Герцык Е.

⁴⁹ Анна Рудольфовна Минцлова (род. в 1865) -- теософка, познакомилась с Ивановыми 12 ноября 1906 года (см. описание их встречи в письме М. Волошина к М. Сабашниковой, опубликованном В. П. Купченко: Минувшее. Вып. 21. С. 320--321), с зимы 1907 года стала одним из ближайших к Ивановым людей; после смерти Л. Д. Зиновьевой-Аннибал влияние Минцловой на Иванова заметно возросло. 2 февраля 1908 года Минцлова поселилась на Башне "почти самовольно" (Дешарт О. [Комментарии] // II. С. 824; см. также: Обатнин Г. Вячеслав Иванов и смерть Л. Д. Зиновьевой-Аннибал: Концепция "реализма" // Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. Helsinki, 1996. С. 146 (Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia V. Slavica Helsingiensia 16)). Подробно о Минцловой см. теперь: Богомолов Н. A. НЛО. 1998. No 29. С. 142--220.

⁵⁰ У Таврического сада, на углу Кирочной и Потемкинской улиц, Юркун жил в 1913--1915 годах; ср. название его второй книги: Рассказы, написанные на Кирочной улице, в доме под No 48. Пг., 1916.

⁵¹ Суворовский (в 1934 году -- Советский) пр., 39 -- адрес, по которому жили О. Н. Гильдебрандт, ее мать и Л. И. Тамм.

⁵² Ивановна Саламатина -- племянница О. Н. Гильдебрандт, впоследствии актриса. Линца (Лина) Карловна Тамм (род. в 1915) -- племянница Л. И. Тамм. """ -- родня нашей кухарки, Аннушки, которая просила временно "впустить" их, а они внедрились совсем в квартиру!" (КГ).

⁵³ Анна Ивановна Бекенская -- врач, соседка О. Н. Гильдебрандт; см. о ней: Дневник 1931.

⁵⁴ Шмиттиха -- Эмма Яковлевна Шмидт, жена суфлера Академического театра драмы А. К. Шмидта. См. о ней Приложение III, наст. изд. с. 171.

⁵⁵ Мария Николаевна Гильдебрандт (в замужестве Саламатина), актриса.

⁵⁶ Имеется в виду бывший "Ресторан " на Малой Садовой (в 1934 году -- Пролеткульта) ул., 86.

⁵⁷ Брендер Владимир Александрович (1883--1970) -- режиссер, работал в Театре комической оперы, Оперном театре для детей. В конце 1934 года возглавил Первый рабочий театр в Москве. О сути его переговоров с Кузминым см. примеч. 94, наст. изд., с. 318.

⁵⁸ М. Н. Гильдебрандт и ее сын Алексей, больной эпилепсией (КГ).

⁵⁹ "Madame Gervaisais" (в русском пер. "Мадам Жервезе", 1869) -- роман Эдмона и Жюля де Гонкуров.

⁶⁰ Николай Павлович (1901--1968) -- художник и с 1929 года театральный режиссер, в 1935 году возглавил ленинградский Театр комедии.

⁶¹ См. газетное сообщение: "В ночь с 22 на 23 сентября в Ленинграде будет проведено тренировочное учение по затемнению и светомаскировке города. Это учение является подготовительным к общепунктовому учению ПВО, которое будет проводиться с 26 по 30 сентября. Учение начинается по сигналу "воздушная тревога", который подается прерывистыми фабрично-заводскими гудками, а также звуком специальных сирен в продолжение 5 минут <...>. Сигнал принимается всеми без исключения учреждениями, <...> всем населением Ленинграда, которые с момента подачи сигнала обязаны провести затемнение и светомаскировку своих территорий, зданий и квартир" (Красная газета. 1934. 21 сент. С. 4).

⁶² Вероятно, Яков Адольфович Бронштейн -- инженер, "ближайший друг всех братьев писателей и артистов" Близкое-далекое. Л.; М., 1962. С. 175).

⁶³ Вероятно, здесь имеется в виду Рабинович Александр Семенович (1900--1943) -- редактор Музгиза, с 1933 года преподаватель Ленинградской консерватории.

⁶⁴ -- соседи Кузмина по квартире. "Он <Кузмин> был одним из жильцов захламленной и тесной коммунальной квартиры <...> Кроме Кузмина и его близких, в ней жило многолюдное и многодетное еврейское семейство, члены которого носили две разные фамилии: одни были Шпитальники, другие -- Черномордики. Иногда к телефону, висевшему в прихожей, выползала тучная пожилая еврейка, должно быть глуховатая, и громко кричала в трубку: "Говорит старуха Черномордик!" Почему-то она именно так рекомендовалась своим собеседникам, хотя было ей на вид не больше чем пятьдесят или пятьдесят пять. А однажды Кузмин услышал тихое пение за соседскими дверями. Пели дети, должно быть вставши в круг и взявшись за руки: "Мы Шпитальники, мы Шпитальники!" Кузмин находил, что с их стороны это -- акт самоутверждения перед лицом действительности" (Калиостро. С. 81--82).

⁶⁵ К характеристике раннего христианства через установление "аналогий между зарождением христианства и развитием социализма" Кузмин обращался ранее в статье "Стружки" (Россия. 1925. No 5. С. 164--169).

⁶⁶ "документы, не внушающие полного доверия", упоминает о членстве Иванова в ложе "Люцифер", "возникшей около 1910 г. и просуществовавшей очень недолго" (Берберова Н. Люди и ложи: Русские масоны XX столетия. New York, 1986. С. 24). А. И. Серков, напротив, определенно упоминает Иванова среди "вольных каменщиков, ставших таковыми уже в начале века" (История. С. 117--118). С. К. Маковский (между прочим, сам в 1926--1935 годах член парижской ложи "Юпитер"; см. об этом: Там же. С. 266, 288) вспоминал позднее: "поэты <-символисты> зачисляли себя в ряды -- кто масонов, кто штейнеровцев, кто мартинистов. Вячеслав Иванов несомненно принадлежал к одному из тайных обществ" Портреты современников. Нью-Йорк, 1955. С. 277). Ср. также письмо Минцловой к Иванову от 27 января 1908 года, написанное в ответ на несохранившееся письмо Иванова с сообщением о предложении (М. М. Ковалевского?) о вступлении в ложу: "Я не могу дать Вам запрета ни веление на это -- -- Дело в том, что я знаю эту ложу. Ее значение -- большее, чем французской Grand Orient (где Макс <Волошин> состоит) -- все же очень поверхностное. <...> Но, во всяком случае, я ничего против этого не имею и не могу иметь. Поступите так, как захотите мой брат дорогой!" (цит. по: Богомолов Н. A. Anna-Rudolph. С. 171). Ср. также разобранные К. Ф. Тарановским масонские импликации в диалоге "Скучный разговор", написанном коллективно Ивановым, Анненским, Бенуа и Маковским и окончательно оформленном Кузминым (Тарановский К. Ф. "Скучный разговор" в первом номере Аполлона (октябрь 1909 г.) // RL 1989. Vol. XXVI. No 3. Р. 419--423).

⁶⁷ Моцарт принадлежал к братству вольных каменщиков с 1784 года, в 1785 году он стал членом венской ложи "Благотворительность".

⁶⁸ "Космос", в 1906 году -- 2-й страж московской ложи "Возрождение", с 1918 года -- в парижской ложе "Братство народов", с декабря 1924 года -- член белградской ложи "Дружба, Труд и Постоянство", в 1926 году -- один из создателей в Белграде ложи "Максим Ковалевский" (вышел в декабре 1934 года) (см.: История. По указателю). Встреча, о которой вспоминает Кузмин, произошла 12 февраля 1912 года. См.: "Аничков был мил, но сведения неутешительны <...>. Лож в России нет. Вячеслав тоже масон" (Д). Ср. также интригующий упрек в недатированном письме Аничкова к Кузмину: "Зачем Вы рассказали о нашем с Вами разговоре Вашим друзьям?" (РНБ.

⁶⁹ Адамова голова (Acherontia atropos) -- бабочка семейства Бражников (Sphingidae) с рисунком на груди, напоминающим череп; один из масонских символов (см., например: Холл М. П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической и розенкрейцеровской символической философии. СПб., 1994. С. 309).

⁷⁰ -- течение в теософии, созданное доктором Рудольфом Штейнером (1861--1925), с 1902 года генеральным секретарем немецкого отделении Теософского общества, с 1913 года руководителем основанного им Антропософского общества с центром в Дорнахе (Швейцария). Доктрина Штейнера синтезировала элементы многих мистических учений; одним из них было розенкрейцерство, "Теософию розенкрейцерства" -- цикл из 14 лекций, прочитанный Штейнером на Теософском конгрессе в Мюнхене в мае-июне 1907 года). Среди первых и активнейших партизанов штейнерианства в России была А. Р. Минцлова, переводчица книги Штейнера "Theosophie" (1904; русский пер.: Штейнер Р. Теософия. СПб., 1910), слушательница лекций Штейнера и его корреспондентка (письма Штейнера к Минцловой опубликованы в кн.: Zur Geschichte und aus den Inhalten der ersten Abteilung der Esoterischen Schule 1904--1914. Dornach, 1984; о штейнерианстве в России см. также: Carlson M. "No Religion Higher Than Truth": A History of the Theosophical Movement in Russia: 1875--1922. Princeton, New Jersey, 1993. P. 89--104). В 1909--1910 годах Минцлова пыталась вовлечь Вяч. Иванова и Андрея Белого в "розенкрейцерское братство", причем Иванов идентифицировался ею с Розой (ср. его цикл "Rosarium", 1910), а Белый -- с Крестом. Однако весной 1910 года "мистический треугольник" (третьей его стороной была сама Минцлова) распался (подробнее см.: M. Ivanov -- Belyj -- Minclova: The Mystical Triangle // Cultura e Memoria: Atti del terzo Simposio Internazionale dedicato a Vjaceslav Ivanov. I. Pavia, 1988. P. 63--79; см. также: Андрей Белый и антропософия / Публ. Дж. Мальмстада // Минувшее. Вып. 9. С. 464--466). В начале сентября 1912 года Иванов посетил Андрея Белого в Базеле, где тот слушал Штейнера, и просил о встрече с доктором; Штейнер, однако, от встречи уклонился и отказал Иванову в праве присутствовать на своих лекциях для членов Антропософского общества (см.: Carlson M. "No Religion Higher Than Truth". P. 226; ср.: Малмстад Дж. НЛО. 1994. No 9. С. 141).

⁷¹ По характеристике В. Н. Перцева, "большинство розенкрейцерских сочинений XVIII века наполнены алхимическими бреднями о философском камне и о жизненном эликсире <...>, оккультистскими мечтами об искусстве вызывать души умерших и вступать в сношения с чертями и духами и даже практическими наставлениями по части чудес <...>. Розенкрейцерство, не заключавшее в себе ничего оригинального по сравнению с другими системами, не могло рассчитывать на длительный успех. Его расцвет был связан с царствованием Фридриха Вильгельма II. Когда же последний умер (1797), оно умерло вместе с ним, и только жалкие остатки его все еще продолжали кое-где существовать" (Перцев В. Н. Немецкое масонство в XVIII в. // Масонство в его прошлом и настоящем. М., 1914. Т. 1. С. 93--94,100--101). Отметим, что в целом ироническое восприятие розенкрейцерства Кузминым, специально интересовавшимся им в период "Башни" (см. его дневниковую запись от 14 января 1908 года: "Вячеслав дал мне формулы "Rose Cr...", не все покуда вполне приемлемые"; ср. также характеристику Кузминым "масонства времен императрицы Елизаветы Петровны" как "круга идей, могущего остро и возвышенно волновать душу" (А. (Масонство в его прошлом и настоящем. Т. 1. С. 161--171; ср. также запись Кузмина "Розенкрейцеры": наст. изд., с. 113). Это обстоятельство ставит под сомнение интерпретацию стихотворений Кузмина "Адам" (1920) и "Искусство" (1921), предложенную Н. А. Богомоловым. Справедливо указав на общий подтекст этих стихотворений -- розенкрейцерскую рукопись XVIII века "О философических человечках...", источником знакомства Кузмина с которой была, возможно, статья А. В. Семеки (см.: МК1995. С. 151--158), исследователь, на наш взгляд, несколько преувеличивает роль именно этого текста и стоящей за ним "розенкрейцерской науки" в аксиологии Кузмина, что провоцирует его на проведение сомнительных для Кузмина параллелей ("розенкрейцерство -- гностицизм -- современность") и выводы, от формулировки которых Богомолов, впрочем, благоразумно уклоняется (см.: Там же. С. 158; о способе усвоения подобного рода подтекстов в поэзии Кузмина см.: Ronen О. A Functional Tecnique of Myth Transformation in Twentieth-Century Russian Lyrical Poetry// Myth in Literature. Columbus, Ohio, 1985. P. 114--116 (New York University Slavic Papers. Vol. V)).

⁷² Виктория-Александрина (1819--1901) -- королева Великобритании и Ирландии с 1838 года.

⁷³ "О. Г. Смирнова -- жена А. А. Смирнова, она рисовала на матерьялах (набойка?)" (КГ).

⁷⁴ Сестры Герцын в ее позднейших воспоминаниях: "Минцлова за роялью, и поток бетховенских сонат. Не соблюдая счета, ритма, перемахивая через трудности, но с огнем, с убедительностью" (Герцык Е. Воспоминания. С. 121; ср. также: "В первый год после смерти мамы он <Вяч. Иванов> каждый вечер выслушивал по сонате Бетховена, которая исполнялась Анной Минцловой, прекрасной пианисткой-дилетанткой" (Воспоминания. С. 34)).

⁷⁵ "Анна Руд<ольфовна>, поговоривши, повела меня в свою комнату и велевши отрешиться от окружающего, устремиться к одному, попробовать подняться, уйти, сама обняла меня в большом порыве. Холод и трепет -- сквозь густую пелену я увидел Виктора <Наумова> без мешка на голове, руки на одеяле, румяного, будто спящего" (МК 1995. С. 128; ср.: МК 1996. С. 133--135).

⁷⁶ "Мне важно то место, которое занимают избранные герои в общей эволюции, в общем строительстве Божьего мира, а внешняя пестрая смена картин и событий нужна лишь как занимательная оболочка, которую всегда может заменить воображение, младшая сестра ясновидения" ("Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро", 1916),

⁷⁷ Модест Людвигович (1887--1959) -- поэт (Кольцо. СПб., 1907; Гимны и оды. СПб., 1910) и литературовед, познакомился с Ивановым летом 1906 года. С 1922 года жил в Париже, автор позднейших "Петербургских воспоминаний" о Башне (Новый журнал. 1955. Кн. 43).

⁷⁸ Троцкий Сергей Витальевич (1880--1942, в заключении) -- литератор, обосновался в Петербурге в ноябре 1910 года, до того бывал на Башне наездами (см. упоминание о нем в Д 20 марта 1907 года: ЛН. "Одно время жил на "Башне" Кузмин. Иной раз слышно было, как прекрасно звенят гусарские шпоры по коридору в направлении его комнаты. Он часто играл, иногда со мной, в четыре руки, но брал такие темпы, что я запутывался. С ним всегда было легко, п<отому> ч<то> он как-то ничего не выжидал от человека. Говорил как будто по пустякам, а невзначай так скажет, что слово его -- золото. Пел свои вещи, "Куранты любви": пел некрасиво и прекрасно. <...> Когда-то Кузмин ходил в армяке, картузе, с кучерской бородкой. Я знал его франтом, в высоких тугих воротничках. Но никогда он не был "интеллигентом"; он не был и философом; умудренная простота сердца давала ритм его таланту, но умудренность его была мудреная: она казалась только остротой упрощения; на самом же деле ритм его поэзии происходил из удивления, из укрощенного удивления. По слову Аристотеля, здесь начало философии; но Кузмин не философствовал. Его роман с Богом был какой-то монашеский. При встречах, в разговорах, мы оба будто чувствовали это, и осторожно чуть касались друг друга как бы кончиками пальцев. А его повесть "Крылья" сильно толкнула меня. Он не сразу решился дать мне прочесть некоторые места из его дневника (очень интересные) или рассказать мне об одном смешном человеке, но, конечно, не из моральных побуждений, а именно монашески-эстетических. Жаль, что немногие поймут мое указанье, главным образом, на исток ритма его поэзии" (Троцкий С. В. Воспоминания / Публ. А. В. Лаврова // Вячеслав Иванов: Материалы и публикации. С. 62).

⁷⁹ Скалдин Алексей Дмитриевич (1885--1943?, в заключении) -- поэт (Стихотворения. 1911--1912. СПб., 1912) и прозаик (Странствия и приключения Никодима Старшего. Пг., 1917), участник собраний на Башне с 1908 года (см. о нем в "Воспоминаниях" С. В. Троцкого (Вячеслав Иванов: Материалы и публикации. С. 65--67)). 20 января 1933 года был арестован и сослан на пять лет в Казахстан. Жил в Алма-Ате; см. его открытку Кузмину:

XI. <19>33

Милый Михаил Алексеевич.

Против обыкновения в этом году не мог быть у Вас на именинах. Поздравляю, хотя и с запозданием. Живу здесь уже 7-ой месяц. Работаю много, но не над тем, над чем хочется.

Умерла на днях в Детском Селе Елизавета Константиновна <Скалдина>. Так печально кончились 20лет нашей совместной жизни. Привет Ю<рию> И<вановичу>.

(ЦГАЛИ СПб. Ф. 437. Оп. 1. Д. 162. Л. 41; среди писем неустановленных лиц).

⁸⁰ Леман Борис Алексеевич (1882--1945) -- поэт (псевд. Б. Дикс), автор сборников "Ночные песни" (СПб., 1907), "Стихотворения" (СПб., 1910; предисловие Вяч. Иванова), а также очерка о Кузмине в "Книге о русских поэтах последнего десятилетия" (СПб.;М., 1909). Появился на Башне в 1906 году, под влиянием А. Р. Минцловой стал антропософом, с 1916 года -- секретарь петроградского отделения Русского Антропософского общества. С 1926 года -- помощник хранителя Историко-бытового отдела Русского музея. Арестован в ночь с 21 на 22 апреля 1927 года, выслан в Среднюю Азию.

⁸¹ Званцевой (1864-- 1921), владелицы художественной школы, находившейся этажом ниже той квартиры, которую занимали Ивановы, Кузмин жил с осени 1907 года.

⁸² Наумов Виктор Андреевич -- юнкер Инженерного училища, однокашник М. Л. Гофмана по Первому кадетскому корпусу, познакомился с Кузминым в мае 1907 года. Адресат посвящений циклов "Ракеты" (июль 1907), "Обманщик обманувшийся" (октябрь 1907), "Радостный путник" (ноябрь 1907), "Мудрая встреча" (декабрь 1907), "Вожатый" (январь 1908) и "Струи" (1908).

⁸³ Сергеевич Позняков (1889--1940-е ?) -- литератор, в 1908--1909 годах студент Петербургского университета. По протекции Кузмина публиковался в "Весах" (см. "Диалоги", посвященные Кузмину в No 2 за 1909 год). Кузмин посвятил Познякову роман "Нежный Иосиф" (1909) и несколько акростихов.

⁸⁴ Объяснение с сестрой, не одобрявшей отношений Кузмина с С. С. Позняковым, произошло в ноябре 1908 года, после чего Кузмин покинул Окуловку; в Знаменской (Большой Северной) гостинице (Невский пр., 118) Кузмин останавливался в сентябре--октябре и в конце ноября-- декабре 1908 года (см.: МК 1995. С. 293; Там же (С. 294 и след.) см. о "фокусах" С. С. Познякова, ухаживавшего за Сомовым; см. также: Минувшее. Вып. 20. С. 358); "Двойной наперстник", "На днях возвращается в Петербург М. Кузмин. Он обнаружил за лето редкую плодовитость. Им написаны: 1) повесть "Двойной наперстник", в которой выводятся оккультисты, религиозные философы и прочие мистики <...>" (Новая Русь. 1908. 10 сент.; цит. по: Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов и Кузмин: К истории отношений // Вопросы литературы. 1998. No 1. С. 230; Там же (С. 232--237) -- разбор прототипической структуры "Двойного наперстника", где Кузмин достаточно узнаваемо вывел М. Л. Гофмана, А. Р. Минцлову, В. К. Шварсалон, В. А. Наумова и себя самого).

⁸⁵ Ср. дневниковую запись Кузмина от 20 ноября 1908 года о публичном чтении Ивановым на Башне "Двойного наперстника": "Вячеслав читал самые скользкие места, прибавляя: "Всякий же узнает, что это Анна Рудольфовна!"" (МК 1995"настоящее зло и предательство" (Там же. С. 330). После эпистолярного обращения Кузмина к Иванову, текст которого неизвестен, конфликт был разрешен ответным письмом Иванова:

2 декабря <19>08

Михаил Алексеевич,

Я уже сказал Вам, что не могу не любить Вас, -- и о том, как скорблю, Вы знаете сам...

Хорошо Вы сделали, запечатлев Ваши устные обещания письмом. Удрученное состояние Вашего духа, увы, неизбежно, неотвратимо в той мере, в какой правдиво письмо.

этим определится.

Все это делает тяжелым, даже невыполнимым и недолжным иное общение между нами, против одного: если Вы почувствуете себя слишком угнетенным, если Вам нужна моя помощь или просто любовь, если Вам желательно обменяться со мною несколькими словами и поцелуем той сердечной привязанности, которую Вы, быть может, сохранили, я же не могу (и даже не в праве до времени) вырвать с корнем из своей души, -- зайдите ко мне.

(собрание А. М. Луценко, СПб.; машинописная копия письма с некоторыми неточностями в воспроизведении оригинала сохранилась в собрании М. С. Лесмана, ныне -- в МАА). "Двойного наперстника"; в 1921 году он, однако, продал права на него издательству "Петрополис" для последующего, несостоявшегося издания (см. договор от 1 июня 1921 года: ЦГАЛИ СПб. Ф. 437. Оп. 1. Д. 170. Л. 26).

⁸⁶ На Башне Кузмин поселился в конце июля 1909 года, заняв две комнаты с отдельным входом, и жил там до конца мая 1912 года. См.: "Кажется, Вяч. Ив. ничего не имеет против того, чтобы я поселился у них. Какая-то новая жизнь начнется" (Д, 16 июля 1909 года); "Поговорил с Вяч. Ив., он согласился. Слава Богу, vita nuova?" (Д, 17 июля). К переезду Кузмина, однако, холодно отнеслись В. К. Шварсалон и А. Р. Минцлова, памятовавшие об инциденте с "Двойным наперстником". См. в дневнике В. К. Шварсалон: "Летом, когда приехал К<узмин> внезапно, я долго не выходила к нему, а когда вышла -- мало и холодно спрашивала и говорила. Когда В<ячеславу> он понравился и сделался приятным, как товарищ-поэт, и возник вопрос о его переезде к нам, я не была за и даже слегка отговаривала, точно предчувствуя опасность и кроме того чувствуя себя не в силах перенести какую-нибудь новую "подлость". <...> Когда он переехал, я старалась быть с ним ласковой и веселой (прогулки затеивала), чтобы ему у нас не было скучно, а он тогда писал мне стихи в альбом "искупительные" о прощении странника и т. д. Притом я, когда прочла их, поцеловала его и написала письмо, переведенное В <ячеславом> [1 слово нрзб.] на стихи о прощении и не забвении и т. д." С. 330). В другом дневнике, ведшемся синхронно описываемым событиям, В. К. Шварсалон записала: "Вечером в понед<ельник> (20 июля 1909 года. -- Г. М.) случился печальный инцидент. В<ячеслав> спросил меня при А<нне> Р<удольфовне>: "Ты прочтешь свои стихи К<узмин>а?" Я, поняв, что мое письмо ему, сделала страшно бестактную гримасу, кот<орая> В<ячеслав>а очень рассердила и ее, понятно, обидела <...> Она сделала вид, что она, конечно, не сердится, понимает, я ей дала стихи. Она сказала потом В<ячеслав>у: "Я только из вежливости сказала, что стихи нравятся, но я знаю, что здесь все пусто и лживо" (стихи мне извинительные К<узмин>а). Кстати отмечу, что <...> А<нна> Р<удольфовна> страшно недовольна тем, что К<узмин> в на башне. Раньше она страшно его ласкала, теперь была холодна, хотя старалась не показывать" (Europa Orientalis. 1997. Vol. XVI. No 2. С. 236). Упоминаемые события запротоколированы и Кузминым: "Написал стихи Вере, она меня за них поцеловала" (Д, 18 июля 1909 года); "Вера позвала прогуляться <..,>. Вера мне написала письмо, которое Вяч. переложил стихами" (Д, "Осенние озера" ("Петь начну я в нежном тоне..."); здесь Кузмин сравнивает Веру с Антигоной, своенравной и самоотверженной дочерью Эдипа ("Антигона Вы всегда..."). Другое посвященное Вере и также датированное июлем 1909 года стихотворение осталось неопубликованным и сохранилось в архиве Вяч. Иванова (РГБ. Ф. 109. Карт. 45. Ед. хр. 34. Л. 1--1, об.):

Как я могу быть весел и спокоен,
Как я могу заботиться о стиле?
Я знаю сам, я вовсе недостоин.
Чтоб Вы меня когда-нибудь простили.

Увижу ль я на Вашем лике строгом,
Пойду ль искать другого вдохновенья
По тягостным и радостным дорогам?
Дорогам всем отдать ли вольный голос

Жара нальет тяжелый, желтый колос
И белый воск нам даст страстные свечи.
Свечой горит другое отраженье
Столь ясное под Вашими чертами.

Отпустится умолкшими устами.
Устами ли ее Вы мне простили,
Забудете ль, как был я недостоин?
Чтоб снова я заботился о стиле

Именно на этот текст (метафорика которого ориентирована на аналогичную образность посвященного Иванову цикла 1907 года "Мудрая встреча"), трактующий "прощение" как "искупление" вины перед памятью Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, откликались Вера в своем письме Кузмину и Вяч. Иванов в стихотворном переложении этого письма. Публикуем эти тексты по машинописным копиям из собрания М. С. Лесмана, идентичным по технике и времени изготовления копии письма Иванова к Кузмину от 2 декабря 1908 года (ныне -- в МАА; оригиналы неизвестны).

"Чтоб снова Вы заботились о стиле и дальше шли..."

М. Кузмину

Не мне "прощать".

Но я не хочу даже "кроткого забвенья".

Я полюбила облик и, может быть, за ним другой лик. Не знаю, как я, слабыми глазами, их увидела, верно ли, но мне больно было, когда мне показалось какое-то искажение в этом облике.

Зачем же "тяжкий труд взвалить на плечи"? Если нет того, что меня огорчало, я приветствую "дороги все", которым Вы захотите "отдать свой вольный голос", но рада тому, что Вы стучитесь жильцом в дверь нашу и надеюсь не сделать кров неприветливым своим невеселым взглядом. И я призываю на Вас свет той, которую я счастлива, что Вы вспомнили, глядя на меня.

Перевод

Не мне прощать -- и судии
Даны ль скрижали "Антигоне"?

Заветы черпает свои.
Я, мнилось, видела Ваш Лик
И в сердце светлый отразила...
Какая тень Вас исказила?

Певцу ль "дар вольный" расточить,
Иль "тяжкий труд взвалить на плечи"?
Ночным крылом "страстные свечи"
Дано ль былому помрачить?

Доверчивый -- не ненавижу;
В улыбке прежней друга вижу
И узнаю в пожатье рук.
И Вам -- когда мой облик мог

Дарую не моею силой
Молитв таинственных залог.

В стихи переложил

Вяч. Иванов. Н<очь> на 19.VII

Перевод утверждаю. Вера

6 августа 1909 года Иванов записал в дневнике: "Я радуюсь за Кузмина. Друзья находят его светлым и радостным. Он, кажется, счастлив, что живет здесь, и душа его ясна" (Собр. соч. II. С. 825).

⁸⁷ "исчезновения" в сентябре 1910 года. Ср. несомненно восходящую к Вяч. Иванову версию осведомленного комментатора -- О. А. Шор (О. Дешарт; 1894--1978): "Когда весною 1910 г. она <Минцлова> поняла, что отношения Вячеслава и Веры принимают опасный для нее оборот, она прямо заявила В. И., что ему суждено сыграть благотворную роль в судьбе его страны, но что для этого он должен в миру жить как монах, давший тайный обет, и оставаться безбрачным <...>. В. И. ответил решительным отказом. <...> Минцлова замерла, точно вся опала. Она тихо, покорно сказала: "Я виновата, не сумела исполнить их поручения. Они меня отзывают. Прощайте. Да хранит Вас Господь". Она ушла. Навсегда. Никто, из знавших ее в России, никогда ее больше нигде не встречал. Она исчезла" (Дешарт О. Введение // Собр. соч. I. Иматра в Финляндии, особенно частых в середине 1900-х годов, см.: Hirn S. Иматра и Петербург: Из истории туризма // Петербург -- окно в Европу: Сборник статей. Helsinki, 1996. С. 98 (Studia Slavicа Finiandensia. T. XIII).

⁸⁸ Объяснение В. К. Шварсалон с Кузминым произошло 16 апреля 1912 года; тогда же Кузмин записал в Д: "Днем, когда все ушли, Вера сказала мне, что она беременна от Вячеслава, что любит меня и без этого не могла бы жить с ним, что продолжается уже давно, и предложила мне жениться на ней. Я был потрясен. Притом тут приплетена тень Л<идии> Дм<митриевны Зиновьевой-Аннибал>" (МК 1995. С. 310--311). Сохранился дневник В. К. Шварсалон 1908--1910 годов, где подробно описана ее влюбленность в Кузмина (продолжавшаяся с 1907 года) и перипетии их отношений (см.: Там же. С. 310--337. Ср. также инскрипт Кузмина на "Второй книге рассказов" (М., 1910): "Вере Константиновне Ивановой-Шварсалон на память от любящего неприятеля и друга враждующего с крепкой надеждою, что вторые части определений будут уменьшаться, а первые увеличиваться. М. Кузмин в день ее отъезда в Грецию, которой шлю привет. 31 мая 1910" (Автографы поэтов серебряного века. М., 1995. С. 353)). В августе 1910 года в Риме Вяч. Иванов и Вера приняли решение жить вместе, о чем в конце зимы 1912 года было объявлено близким. Ситуация в семье Ивановых после смерти Л. Д. Зиновьевой-Аннибал послужила "внелитературной" основой повести Кузмина "Покойница в доме" (Acumiana. С. 190) и позднейшие записи А. А. Ахматовой "В десятом году": ЛО. 1989. No 5. С. 12).

⁸⁹ В начале октября 1912 года С. К. Шварсалон вызвал Кузмина на дуэль. Причиною вызова послужили, по-видимому, оглашенные Кузминым в дружеском кругу подробности семейной жизни Ивановых, в которую он невольно оказался включен. Согласившись первоначально принять вызов Шварсалона, Кузмин 15 октября отказался от поединка, сославшись на сословное неравенство между ними, о чем тогда же секундантами Шварсалона (А. Д. Скалдиным и А. М. Залемановым) и Кузмина (С. Ю. Судейкиным) был составлен соответствующий протокол (см.: К. Эпизоды // Вячеслав Иванов: Материалы и публикации. С. 126). Необходимо отметить, что Вяч. Иванов поспешил дистанцироваться от действий Шварсалона и попытался предупредить нежелательное развитие событий. 23 октября 1912 года он писал из Швейцарии своему петербургскому конфиденту А. Д. Скалдину: "Я нахожу, что Сережа поступил естественно, последовательно, корректно, благородно. Разумеется, с его точки зрения; что хорошо для него, было бы нехорошо для нас с Вами. Особенно радует меня, что он не позволил себе никакой оскорбительной выходки, ни одного ненужного действия. Что Вы взяли на себя роль секунданта, также ценю и понимаю. Сережа заботился о том, чтобы правильно определить свое положение во всем деле, и сделал это хорошо. Иначе свое положение он ощущал бы как ложное. Радуюсь и тому, что поединок не состоялся. Беспокойна только мысль, что Сережа может не остановиться на этом <...> все дальнейшее было бы ложным, дурным и вредным. <...> С тем протоколом у нотариуса он, Сережа, должен признать инцидент законченным. Надеюсь, что то же подскажет ему и его чувство достоинства: все дальнейшее было бы унижением и для него и для всех нас" (Из переписки В. И. Иванова с А. Д. Скалдиным / Публ. М. Вахтеля // Минувшее: Исторический альманах. Paris, 1990. Вып. 10. С. 137). Однако дальнейшие события подтвердили опасения Иванова: 5 декабря 1912 года на премьере пьесы Хасинто Бенавенте "Изнанка жизни", поставленной А. Я. Таировым в Русском драматическом театре А. К. Рейнеке (Кузмин написал музыку к спектаклю), Шварсалон, по сообщению газетной хроники, вошел "во время второго антракта за кулисы <...> и, быстро направившись к находившемуся в ближайшей от фойе комнате писателю М. М. <sic!> Кузмину, ударил его несколько раз по лицу" (Биржевые ведомости. Веч. вып. 1912. 6 дек. С. 3; цит. по: Азадовский К. Эпизоды. С. 126). Подробности происшедшего сообщали Вяч. Иванову А. Н. Чеботаревская ("... Сергей нанес оскорбление К<узмину>, ударив его в присутствии 12--15 человек, и потребовал составления протокола") и Скалдин ("могу добавить, что учиненный им <Шварсалоном> скандал был более безобразным, чем это изложено в газете" (Там же. С. 127); см. также свидетельство А. А. Ахматовой: "Кузмин пострадал довольно сильно -- пенсне было разбито, лицо -- в крови <...> Кузмин все же из театра поехал в "Бродячую собаку"" (. С. 191)).

⁹⁰ 19 мая 1912 года (Д) Вяч. Иванов с Верой и Лидией Ивановой отбыл в Швейцарию, в июне переселился во Францию, в конце года -- в Рим.

⁹¹ Венчание Вяч. Иванова и В. К. Шварсалон состоялось зимой 1913 года в греческой православной церкви в Ливорно. Димитрий Вячеславович Иванов родился 17 июля 1912 года в Эвиане, на вилле близ г. Невеселль во Франции. Ср.: "Было утро 17 июля 1912 года; после 17 октября 1907 года, дня смерти Лидии Димитриевны <Зиновьевой-Аннибал>, прошло пять лет и девять месяцев..." ([Комментарии] // Собр. соч. III. С. 699).

⁹² В августе 1913 года Ивановы вернулись в Москву. После смерти М. М. Замятниной (от сыпного тифа, 7 апреля 1919 года) и Веры (от туберкулеза, 8 августа 1920 года) Ивановы уехали из Москвы, поселившись в конце 1920 года в Баку, где 19 ноября 1920 года Вяч. Иванов был выбран ординарным профессором классической филологии Бакинского университета (подробнее см.: Вяч. Иванов -- профессор Бакинского университета // Уч. зап. Тарт. ун-та. Тарту, 1968. Вып. 209. С. 326--339). В Баку Вяч. Иванов находился до 28 мая 1924 года. 28 августа 1924 года Ивановы по командировке Бакинского университета сроком на 1 год выехали из Москвы в Рим. С осени 1926 до лета 1934 года Вяч. Иванов жил в Павии, где получил место преподавателя новых языков и литератур в Колледжио Борромео (см. подробнее: Шишкин А. Вячеслав Иванов и Италия //Archivio Italo-russo / Русско-итальянский архив. Trento, 1997. С. 520--523).

⁹³ В этот день Кузмин получил следующее письмо из издательства "Academia":

27 <193>4

Уважаемый Михаил Алексеевич.

Так как все переводы Шекспира -- II т<ом --> "Укрощение строптивой"; в противном случае срывается наш редакцион<ный> план.

(РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 228. Л. 36; машинописная копия).

⁹⁴ Текст письма Г. Г. Шпета, отвечавшего на письмо Кузмина от 13 сентября с предложением о совместном переводе "Много шума попусту" в связи с возможной постановкой этой пьесы Станиславским (ср. примеч. 11, наст. изд., с. 295), сохранился не полностью, часть письма утеряна: "По отношению к театру, впрочем, я чувствую себя "вольнее", ибо уверен, что в процессе репетиций дополнительная работа может оказаться тем более значительной, что пьесу собирается ставить сам Константин Сергеевич <Станиславский>, а он умеет "умучить" не только актеров, но и автора. Буде наше соглашение состоится, то на переводе, конечно, надо писать: Кузмина и Шпета, а не обратно, к<ак> предложено Вами, -- пусть это -- пустая конвенциональность, но раз она существует, ее надо держаться! Еще раз благодарю за доверие и за Ваши приятные мне слова об общей работе над Лиром. " (ЦГАЛИ СПб. Ф. 437. Оп. 1. Д. 163. Л. 39; среди писем неустановленных лиц; это единственное известное нам письмо Шпета к Кузмину). 30 сентября Кузмин отвечал Шпету:

Многоуважаемый Густав Густавович,

очень рад, что Вы согласились на мое предложение. Потому что Вы, по-моему, согласились. Преодолейте как-нибудь свои насчет повторных изданий, где я будто бы буду обижен, и поторопите с договором, которого еще не было у меня.

У меня тут еще было предложение (московское же) от Вл. Ал. Брендера, который просил у меня текст для Моск<о>в<ского> театра совета. За экземпляром я его направлю к Вам. Но, конечно, если возьмет Станиславский, то как бы долго он ни возился, все преферансы должны быть отданы ему, и если он не против, то всякие менее солидные, хотя бы и более скороспелые предложения должны быть отстранены. Только бы он en gros согласился. Брендер мне объяснял порядочный вздор, будто все пойдет под музыку Берлиоза. У Берлиоза есть опера на сюжет Шекспира, но это опера, и тексту нее самостоятельный, и ее надо петь. Брендер уверял, что комедия будет идти своим чередом по Шекспиру, а музыка играть своим чередом без пения (?) оперу Берлиоза. По-моему, как-то нехорошо получается.

Об деле, так по деловому. Я определил наше пропорциональное участие в гонораре ведь приблизительно. Согласны ли Вы? В 'u, paз там были прецеденты, очевидно есть modus, на который я согласен, а когда дойдет дело до постановки, то договор заключается общий, а относительно деления гонорара мы подаем заявление во Всероскомдрам, который будет получать и делить авторские. Так смотрите, как бы, не желая того, друг друга не обидеть. Я не отказываюсь ведь и переделывать, что Вы найдете более для меня подходящим (ну, песни, скажем, и т. п.), только Вам уже придется "возиться" с театром. Ведь с театром нельзя не возиться, а он всегда считает своим долгом что-то делать с автором, в сторону ли рационализации, в сторону ли обострения. На митинге 1917 года солдат говорил "если с немцем не воевать, так что же с ним делать?" (как будто с немцем обязательно что-нибудь делать). Также и театры относятся к авторам (особенно к классикам). "Если автора не коверкать, так что же с ним делать?"

Ну, как ни как, дорогой Густав Густавович, но Вы согласились, и я Вам очень благодарен.

<...> Academia запрашивает у меня "Укрощение строптивой". Оно у меня готово и отдано в переписку. Но Ал. Ал. Смирнов перед отъездом не поспел бы ее проредактировать, и вся история остается до его приезда (6--10 октября).

(РГБ.

Многоуважаемая Любовь Абрамовна.

"Укрощение строптивой" мной уже с неделю передано в здешнее отделение для переписки. Я бы его кончил и раньше, но редактор Ал. Ал. Смирнов все равно до своего отъезда в Кисловодск его бы не поспел просмотреть. Приедет он числа 6--8. На "Много шума попусту", экземпляр которой должен находиться в редакции (еще от Гиза), договор со мной заключен не был. Это и кстати, так как перевод этот будет совместным с Г. Г. Шпетом. Очень прошу согласоваться с Г. Г. Шпетом и прислать мне договор, а также, если можно, поторопиться и с начислением (60%) по этой вещи. Ведь здесь выплаты ужасно задерживаются, так что между ордером и деньгами целая бездна. Так, например, я только 3-го получу за Меримэ{Речь идет о переводах для 2-го тома Собрания сочинений Мериме в 3-х томах, изданного "Academia" в 1933 году.} (!).

Простите, что утруждаю Вас просьбами, но узнайте, есть ли у Вас рукопись (списки) "Много шума", а то придется опять давать рукопись в переписку.

13 октября это неотправленное письмо было дописано:

"Укрощение" давно уже у Ал. Ал. Смирнова на редактуре. Он намеревается <?> подтвердить это. Относительно "Дон Жуана" у меня готово 14. 800 стихов (половина XVXVI и несколько строф, не так давно открытых, XVII), так что конца край виден. Я сговорился с В. М. Жирмунским. Он примется за просмотр первого тома и недели через 3 думает кончить; я буду исправлять по мере поступления от него материала частями. Так что будет дело идти параллельно. Л. Б. Каменев писал мне насчет дополнительного договора на "Дон Жуана" из расчета за 1-ый том. Не задержите с этим.

Ф. 629. Ед. хр. 228. Л. 37--37, об.).

⁹⁵ Доступные нам источники не содержат данных об участии Е. А. Нагродской в организациях, представлявших собой "оккультные ответвления масонства" (История. С. 69), к каковым, безусловно, относится и российское розенкрейцерство начала XX века (подробнее об этом см.: Там же. С. 67--90). Ср., однако, в недатированном письме Нагродской к Кузмину из Парижа (апрель 1914 года) о посещении ею одного из подобных мистических "тайных обществ" -- Ордена тамплиеров (влияние доктрины тамплиеров прослеживается в работе активизировавшихся с середины 1910-х годов парамасонских обществ в Петербурге -- Ордена мартинистов Восточного послушания и др. См.: Там же. С. 81--82): "Тамплиеров тоже навещу завтра. <...> Сейчас только что встали и устремляемся в гости к Тамплиерам. Ах, какой я себя чувствую глупой и маленькой перед этой задачей, которую я взяла на себя" Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 304. Л. 3--4, об. См., между прочим, о роли французских тамплиеров в организации Восточного отряда Ордена тамплиеров в России в 1917--1919 годах: Никитин А. Л. Мистические ордена в культурной жизни Советской России // Russian Studies. 1995. Vol. I. No 4. С. 204--205). Известно также о масонской активности Нагродских в эмиграции: в феврале 1920 года Е. А. Нагродская была посвящена в парижской ложе No 1 масонского союза "Droit Humain"; в январе 1927 года вошла в новосозданную ложу союза "Droit Humain" "Аврора", фактической руководительницей которой была до 1929 года (см.: История. С. 296--297). В. А. Нагродский был принят в Париже в ложу Союза Великой Ложи Франции "Космос" "до конца 1919 г." (Там же. С. 144), в 1921--1937 годах состоял в ложе "Шотландское Совершенство", в апреле 1920 года -- один из членов Предварительного комитета по разработке плана учреждения русских лож в Париже, в январе 1922 года стал одним из основателей ложи "Астрея", ее представителем "в Данциге и "соседних странах"" (Там же. С. 364), в 1928--1929 годах -- председатель капитула "Астрея". Одновременно, в октябре 1924 года Нагродский основал ложу "Гермес", досточтимым мастером которой был в 1926--1929 годах. В1930--1931 годах -- досточтимый мастер ложи "Аврора". В. А. Нагродский -- автор книги "Le secret de la lettre G, Rose et Croix, les croix symboliques" (Paris, 1935). См.: История

⁹⁶ Негативная характеристика Нагродской строится Кузминым на "снижающей" локализации (Апраксин двор -- петербургский центр рыночной книготорговли специфически "низовой" литературой) имени писателя Александра Валентиновича Амфитеатрова История. С. 62), также обращавшегося в своем творчестве к оккультной проблематике (например, в романе "Жар-цвет", 1895). Любопытно, что, по сообщению Эльды Гарэтто, в авторском списке произведений Амфитеатрова (архив Lille Library, Indiana University, США) фигурирует текст "Розенкрейцеры" (1910-е?), вероятная публикация которого в периодике пока не обнаружена. Ср. также в воспоминаниях Е. К. Герцык о "Башне" Вяч. Иванова: "Казалось, им (Иванову и Л. Д. Зиновьвой-Аннибал. -- Г. М.) опостылели декадентски-оргиастические вихри, крутившие на их средах. "Ох уж эти мне декаденты с Апраксина рынка!" -- мотая головой, говорила Зиновьева-Аннибал" (Герцык Е.

⁹⁷ Зубакин Борис Михайлович (1894--1938, расстрелян) -- поэт (Медведь на бульваре. М., 1929), в 1912 году создал масонскую ложу "Свет звезд", тогда же влившуюся в ложу розенкрейцеров, основанную в Петербурге в 1907 году А. К. Кордитом. В 1916 году ложа была преобразована в Философский институт, где Зубакин преподавал (подробнее см.: Немировский А. И., Уколова В. И. Свет звезд, или Последний русский розенкрейцер. М., 1995. Passim). Познакомился с Кузминым 16 мая 1918 года и позднее встречался с ним летом 1928 года (см. дневниковые записи Кузмина, опубликованные С. В. Шумихиным: Независимая газета. 1996. 7 марта. С. 4). В 1929--1932 годах находился в архангельской ссылке, в 1934 году жил в Архангельске, наезжая в Ленинград и Москву.

⁹⁸

⁹⁹ В 1920--1923 годах Л. М. Вайсенберг учился на историко-филологическом факультете Бакинского университета и был знаком с Юрием Евгеньевичем Дегеном (1896--1923, расстрелян) -- поэтом (Этих глаз. Пб., 1919; Волшебный улов. Баку, 1922 и др.), прозаиком и критиком. Деген -- участник 2-го Цеха Поэтов, основатель (в апреле 1917 года) "художественного общества" "Марсельские матросы", "капитаном" которых был Кузмин. Осенью 1917 года уехал из Петрограда в Тифлис, где, в частности, редактировал журнал "Феникс", опубликовал статьи о Кузмине (Кавказское слово. 1918. 26 янв.; Куранты. 1919. No 3--4). С 1920 года жил в Баку. 1 июня 1923 года арестован и постановлением АзЧК от 4 июля 1923 года приговорен к расстрелу по обвинению в создании "Ордена Рыцарей Пылающего Сердца", целью которого, согласно Уставу, было "воскрешение рыцарской доблести в подвигах любви и ненависти в современной обстановке" (ИРЛИ. "за то, что создал "орден пылающего сердца", организацию, поджигавшую промысла за солидный гонорар" (На посту. 1923. No 4. Стб. 221). См. о нем также: Никольская Т. Юрий Деген // RL 1988. Vol. XXIII. P. 101-- 112.

¹⁰⁰ Ср. о Вайсенберге в записях И. М. Басалаева, относящихся к 1933 году: "Вайсенберг всегда поражает меня своим вымытым видом. Высокий опрятный мужчина -- он постоянно в нарядном галстуке, в чистом воротничке, выбрит. Волосы его блестят и аккуратно разделены, -- как будто он все дни проводит в парикмахерской" (Записки для себя / Публ. Е. М. Царенковой // Минувшее. Вып. 19. С. 442--443).

¹⁰¹ В современной транскрипции -- Хогарт (Hogarth) Уильям (1697--1764), английский живописец, график, автор серий бытовых картин ("Карьера Проститутки", 1730--1731; "Карьера Мота", 1732--1735 и др.). У него, действительно, нет серии, посвященной сюжету о возвращении блудного сына.

¹⁰² "Годы странствий Вильгельма Мейстера, или Отрекающиеся" (гл. 4). В русском пер. С. А. Ошерова: "Феликс сокращал себе нелегкий путь, проворно перепрыгивая со скалы на скалу, и, зная теперь, что скачет по глыбам гранита, радовался новоприобретенному знанию".