« Вторник Мэри »
Представление в трех частях для кукол живых или деревянных.
I
Продавец газет: (в уличном шуме)
Стою на своем месте я,
Кавалеры, дамы.
Утренние известия,
Ночные телеграммы!
Купите, купите
«Вечерние куранты»!
Купите, купите,
Барышни и франты!
У пятого квартала
Шайка обокрала
Игральное зало!
Министерство пало!
Во время придворного бала
Фрейлина упала!
Арестовали известного нахала!
Так дорого ни рубина, ни опала!
В Нью-Иорке пожар вокзала!
Министерство исповеданий пала!
Землятресение!
Акций понижение!
Большое сражение!
Первое представление!
Гибель всемирного гения!
Балет,
Кабинет,
Туалет.
Сигарет,
Секрет,
М-ll Анет!..
Затмение звезд,
Социалистов съезд,
Угольный трест!
Литературный манифест!
Молодой человек, готовый на все,
Стою на своем месте я,
Кавалеры, дамы
Утренние известия,
Ночные телеграммы!
(уличный шум).
. . . . . . естия
. . . . . . естия
. . . . . . ало
. . . . . . ало
. . . . . . ест
. . . . . . ест
. . . . . . ищет места в отъезд!
Дама спит. Сон над ней танцует, прощаясь, и все не может
покинуть С улицы военный марш чуть слышен. Кажется, что за
занавеской солнце и легкий ветер.
Дама (сквозь сон, изредка).
Я добегу до пагоды…
Мадам я Batterfly!
Какие красные ягоды!
Если бы в эту клетку
Посадили премьера!
Ха-ха… Я забыла горжетку…
Не знаю… там… у портьеры!..
Маникюрша, сидя за столиком, напротив дамы, окруженная слоновой, выпачканной румянами, кухней, расставя локти, ласково оперирует над белой, в данную минуту безлюбовной, рукою.
Маникюрша:
Розовый ноготь —
Пасты розанней.
Тот нам желанней,
Кого не трогать.
Ногти, ногти замшей тру
Поутру,
Зорь зеркальных отраженье,
Чтобы зарумянить в вас
Пару глаз,
Побледневших от волненья.
Плечи блещут в ряде лож…
Где-то ложь,
У какой-нибудь у двери.
И упал
На пороге мистрисс Мэри.
Выстрел был не очень тих,
Словно стих,
Стих тупой Эмиль Верхарна,
А зеленая звезда,
Как всегда,
Холодна и лучезарна.
Розовый ноготь
Пасты розанней,
Тот нам желанней,
Кого не трогать.
В конторе сидит молодой человек под зеленой лампой. Кругом пишут.
Молодой человек:
Повышения, понижения, рисконтро, онколь…
В голове — тяжелая, тупая боль,
Удастся ли три тысячи к весне скопить,
Уехать во Флоренцию и там пожить?
Веселые, привольные мечты, мечты!
— лишь там, где ты.
Но любишь ли, но любишь ли, не знаю я,
И в этом вся трагедия, поверь, моя.
Зачем не при посольстве я атташе?
Тогда бы был уверенней в твоей душе.
Ах, сердце так колотится, так ноет грудь.
Меня ты поцелуешь ли когда-нибудь?
Повышения, понижения, рисконтро, онколь,
В голове тяжелая тупая боль!
Подходит к телефону. С одной стороны молодой человек в будке
среди тихого шума, щелканья счетов, скрипа конторы, — с другой — у лакового
стола, перед букетом — дама. Между ними, как в кинематографе, оживленная улица.
Молодой человек:
Сто двадцать три и тридцать пять.
Телефонистка:
Звоню.
Дама:
Алло, алло!
Молодой человек:
Вы, Мэри?
Не помешал ли я вам спать?
Дама:
В известной мере.
Молодой человек:
Простите.
Дама:
Полно, я шучу.
Молодой человек:
Вы шутите, а я бледнею.
Телефонистка:
Вы кончили?
Молодой человек:
Нет, нет… хочу
Увидеть, Мэри, вас скорее.
Дама:
Когда?
Молодой человек:
Сейчас… сегодня… ну?
Дама:
Я занята, нет ни минуты
Свободной.
Молодой человек:
Может быть, одну
Найдете? или вы надуты?
Дама:
Молодой человек:
Мэри, целый день
Не видеть вас! ну что ж, найдете?
Дама:
Ах, Боже мой, такая лень!
Сейчас должна быть на полете!
Молодой человек:
Летите, с кем?
Дама:
Пока секрет.
Не помешало бы ненастье!
Молодой человек:
Люблю! Вы слышите?
Дама:
Нет, нет!
(вешает трубку).
Молодой человек:
На ваше и мое несчастье,
Алло!
Телефонистка:
Там трубка не висит,
Иль временное поврежденье.
К кому ж, о Боже, долетит
Моя любовь, мое мученье?
Трубочист:
Я по крышам крысой лажу,
Трубы чищу, чищу сажу.
Подо мною грязь и смерть,
Надо мной сереет твердь.
Чай горячий, свежий бублик
Мне дороже всех республик,
Все ведь вылетит в трубу,
От всего золу сгребу.
На ухо скажу вороне:
«Что бывало при Нероне,
Будет через сотню лет, —
Черной сажи липкий след!»
Я пройдусь по пепелищу,
Трубы заново прочищу, —
И мечтает снова печь
Небо пламенем зажечь.
II
Дама:
Вы уверяете: не будет страшен
И мне полет?
Летать привыкли выше крыш и башень…
Ведь вы — пилот.
А я одни полеты знаю, — страсти,
Полет мечты.
Но отдаюсь сегодня вашей власти:
Лишь я, да ты!
Пропеллер бабочкою затрепещет,
Качнемся мы,
И разрезаемый эфир заблещет,
Как снег зимы!
Летим скорее, синевой забредим,
Свод неба чист!
Так ветренно, любовно так поедем,
Под нежный свист.
Пилот:
Вы говорите поэтично,
Мне никогда так не сказать,
Мы покатаемся отлично!
Начинается полет. Уже видны только крыши и трубы, блестящие на солнце. Загород. Луга, пастбища. Все мелко. Доносится песня, еле слышно, так что шум пропеллера в воздухе временами ее заглушает.
Песня:
Пчелка летает
За сладким медком
Сердце мечтает,
Не знаю, о ком.
На косогоре
Машет крылом.
Счастье и горе.
Все об одном.
Желтые зерна,
Белая мука, —
Мелькнет проворно
Твоя рука.
Ветер веет,
Вода бежит —
Сердце млеет,
Млеет, дрожит.
— как раскрашенная географическая карта. Странно, что птицы не крупнее и не видать на солнце рожи. Вот и облако. Опаловая каша, розожёлтые пеленки, летящая вата связывает и лезет в рот.
Пилот:
Люблю, люблю, люблю!
Дама:
Я — ваша, ваша!
Пилот:
О, милая!
Дама:
Да, да…
Пилот:
Навек, не так ли?
Дама (как во сне).
Какое облако.
Долгое облако.
Пилот:
Прогулка наша
Кончается.
Дама:
И вечером в спектакле?
Мы опускаемся? Уж трубят пастухи.
Вот написал бы кто про нас стихи!
III
Вечер. Улица у входа в театр.
Шофёр:
Смел ли он поцеловать?
Лишь бы тумба не задела,
А на встречных наплевать!
Ах, луна ли, фонари ли,
Все один и тот же путь!
А о чем тут говорили,
Милый путник, позабудь!
Все завеет нежным снегом,
Не найдешь весенних ям.
Не сравняться с ровным бегом
Легкокрылейшим саням!
Смех веселый, ссоры, слезы,
Алошелковый платок!
Разбросал по дверцам розы
Серебристый холодок.
Мимо, мимо, что за дело,
Не грешно поцеловать.
Лишь бы тумбы не задело,
А на встречных наплевать!
Обрывки разговоров:
… Она ответила?.. ха-ха!
… Послушайте, слова так грубы…
… Ну, кто, мой милый, без греха?
… Мне надоели эти клубы!
… Мисс Нелли Фай!.. О, Дебюсси!..
… Я нахожу, он очень строен,
… Но молод!.. Лучше не проси…
… Ваш брат, поверьте мне, пристроен
… И выезд, выезд… просто смех!
… Она не плакала… да, двести.
… Как вы зовете этот мех?
… Иди, иди к своей невесте!
… La-la-la-la… ведь так мотив?
… Банально, но ужасно мило!
… Находите, что он красив?..
… Я ничего не позабыла! —
… В антракте, да. Уж тушат свет.
… Конфеты-вот, но где афиша?
… Умру. когда услышу «нет».
… Тс… увертюра… тише, тише!
Увертюра начинается, пышная и театральная, как люстра в зеркале, звучит, словно в отдалении. Дама и пилот в ложе. На сцене Пьерро вздыхает в кукольном саду при маленькой луне. Коломбина склоняется к нему и замирает банально, пока не затренькала гитара арлекина. Пьерро забыт и предоставлен старой луне. Арлекин серенадит уверенно и пошло. В ложе разговаривают.
Пилот:
Мне не забыть, как вы сидели,
Так близко, так плечо в плечо,
И светлой, радужной мятели
Мне было странно горячо.
В буквальном смысле я спустился,\
С небес на землю…
Дама:
Вы — со мной!
Пилот:
И кажется, во сне приснился
Полет прелестно неземной.
Дама:
Я вас люблю, я вам сказала,
И не раскаиваюсь в том.
Пилот:
Среди блистательного зала
Как будто в поле я пустом!
Я вас люблю!..
Дама:
Традиционно и старо,
Что смотрим мы из темной ложи
На вечно грустного Пьерро.
Пилот:
Я провожу вас.
Дама:
И зайдёте
Закусите, чем Бог послал.
И снова вспомним о полёте
Средь радужных воздушных скал.
На сцене буфонная кутерьма, с палками. Кто-то лежит убитый, как чучело утопленника. Даме подают письмо.
Письмо:
Это письмо вы получите,
Когда меня не будет на свете.
Совести своей не мучьте, —
Вы ведь не будете в ответе.
Разве вы виноваты,
Что Бог вас создал прекраснее всего, что
есть и было?
Что при лампе зеленоватой
Не назову вас даже непостоянной:
Солнце ветренно ль, светя в Америке?
Это у меня в мозгу какие то изъяны,
Что я от всего впадаю в истерику.
Но я люблю вас невыразимо
И не могу, не могу, не могу!..
Я хотел умереть еще прошлую зиму,
Но лучше лечь на осеннем лугу.
Ребячество! гимназические драмы!
Но я, вот я — уже не живой
И плачу, взглянув на карточку мамы
И закат огневой.
Простите, забудьте… или нет, не забы вайте
Того,
Кто старых перчаток ваших лайке
Не предпочел бы в свете ничего.
так трудно… я не жалею ни души, ни тела…
Но все же, пускай не так быстро!
Когда лампочка перегорела,
…
На сцене веселый финал. Дама смотрит, будто не понимает.
Пилот улыбается, дама вздрагивает.
Пилот:
Как арлекин танцует ловко.
Дама:
Мы никогда не знаем, чем кончится день!
Пилот:
Вы делаетесь к вечеру философка?
Дама:
Нет, у меня мигрень!
Шоффер:
В окне карикатуры пар,
Ночной угар
Рассеян быстрою ездою.
В стекле мелькнёт летучий мир, —
И пассажир
Разбужен утренней звездою.
Но где проснёшься, легкий друг?
Какой испуг,
Какой восторг глаза откроет?
Где веретена-тополя?
Троянцы пали, пала Троя!
А вдруг на снег и зиму злясь,
Канала грязь
Тебя затянет без проклятья?
В сухой и пудренной крупе
Тепло купэ,
Но расторгаются объятья.
Очки вуалят странно даль.
Кого мне жаль?
Диван возьмете ль за кровать.
Иль проклинать,
В висок уткнув тупое дуло?
Ах, все равно, летим, летим,
—
Ведь цель поставлена не нами!
Как мерен вверх упор резин!
Дыми, бензин,
Отяжеленный облаками!
Одна звезда, —
Мороженый осколок злата
Вор, кот, иль кукольный кумир,
Скрипач, банкир,
— та же плата!
1921 г.
Михаил Алексеевич Кузмин Театр: в четырех томах ( в 2-х кн.); (том 2, кн. 1), Окленд, Калифорния, США, 1994 г.
Театр: В 4-х т. (В 2-х кн.).