ПИСЬМА О РУССКОЙ ПОЭЗІИ
"Аполлонъ", No 4, 1909
Евгенiй Геркенъ. Лирическiя стихотворенiя. Казань. 1909, ц. 60 к.
Николай Катанскiй. Созвездiе лиры. СПБ. 1910, ц. 75 к.
Викторъ Гофманъ. Искусъ. СПБ. 1910. Изд. т-ва Вольфъ, ц. 75 к.
Изъ Мюссе и Верлена. Перев. Зинаиды Ц., ц. 75 к.
Начнемъ съ младшаго; мы не имеемъ удовольствiя знать ни г. Геркена, ни г. Катанскаго такъ-же, какъ и г-жи Ц., но стоитъ просмотреть ихъ сборники, чтобы установить градацiю ихъ возраста -- поэтическаго. Стихи г. Геркена въ большинстве случаевъ -- лепетъ, неловкiй, детстки-безпомощный, но не безъ намека на прелесть угловатыхъ движенiй подростка. Стихъ невыдержанъ, цезуры и рифмы часто хромаютъ, заметно влiянiе Бальмонта, некоторыя строчки звучатъ смешно, напр.:
"Пью за счастiе любви,
За восторгъ мгновенья,
Пламенность огня въ крови,
Дерзновенность страсти и
Прелесть вдохновенья".
Но вдругъ, будто помимо воли автора, выходятъ хорошiя и простыя строчки, своею простотою могущiя заставить завидовать любого, более совершеннаго, поэта. Напр.:
"Пусть -- ядъ въ сосуде драгоценномъ,
Устамъ твоимъ благословеннымъ
Съ безумной верой прiобщусь!"
или:
"Но я одинъ... Лишь ты, тоска, со мной,
Опять со мной до новаго обмана".
И притомъ какой то добрый генiй подсказываетъ молодому поэту ставить эти удачныя строчки именно въ конце стихотворенiй, завершать ими пьесы. Можетъ быть, это -- духъ прадеда поэта, Евг. Абр. Баратынскаго, памяти котораго посвящена книга и родственная связь съ которымъ более, чемъ само творчество, внушаетъ намъ надежду и, можетъ быть, некоторое пристрастiе.
Г. Катанскiй, вероятно, уже значительно старше г-на Геркена и хочетъ писать "настоящiе стихи", стихи, какъ у всехъ. Къ сожаленiю, онъ достигаетъ этой цели, столь опрометчиво поставленной; онъ пишетъ гладкiя, не беззвучныя строчки, где слышится то В. Брюсовъ, то Н. Гумилевъ, то (и чаще всего) С. Кречетовъ. Почти каждое слово влечетъ за собою неизбежный эпитетъ, готовыя клише такъ и пестрятъ, не сообразуясь нисколько съ уместностью, такъ что иногда получаются довольно странныя сочетанiя:
"Къ нему бежали Іудеи...
Лились ихъ речи, какъ потокъ.
Съ чела кудрей волнистыхъ змеи
".
Въ книге встретимъ и Петронiя, и Лазаря, и Роланда, и Индъ, и Тамаринъ (не тамарискъ-ли?), но лица автора, его голоса -- пока нетъ. Можетъ быть, онъ думаетъ, что оригинальность придетъ потомъ, какъ "аппетитъ во время еды?" Будущее покажетъ.
Викторъ Гофманъ достаточно определился, какъ поэтъ, и кажется, самъ себя определилъ какъ poete minor. Такая скромная гордость, конечно, заслуживаетъ всяческой похвалы, но непритязательность и искренность еще не делаютъ его книгу пленительною. Лирикъ онъ вялый, вязко-приторный и сероватый; въ большихъ дозахъ все эти "листочки" и "лепесточки" делаются нестерпимыми. Прозаизмы -- неудачны. Напр.: "Ты -- здесь, ты где-то здесь"... "Мы тотчасъ припомнили светлое участье". "И разве я могу? и разве ты поймешь?" Последнее даже звучитъ подозрительно не по русски, такъ же, какъ фатальное:
"Тамъ, где река образовала
Свой самый выпуклый изгибъ".
или:
"Въ тотъ самый светлый мигъ, въ радостный твой мигъ".
или:
Такъ, какъ я жду тебя, такъ только счастья ждутъ".
Было бы желательно, чтобы похвальная скромность автора не запрещала ему обращать вниманiе на русскiй языкъ и на соответствiе формы съ содержанiемъ, потому что, если онъ думаетъ, что любыя мысли, кое какъ втиснутыя въ размеръ терцинъ, образуютъ терцины, то онъ глубоко ошибается. Только лирика съ эпическимъ налетомъ, крайне сжатая, выраженная "меднымъ языкомъ", заставятъ насъ признать терцины подлинными. Насъ лично даже искренность автора не подкупаетъ, какъ исповедь души очень обычной, далеко не интересной, какой-то пропыленной, сказали бы мы. Но въ соответствующихъ слушателяхъ эта песня можетъ найти откликъ.
Скромность Зинаиды Ц. заключается въ томъ, что свои собственныя излiянiя она пускаетъ въ плаванiе подъ флагомъ Мюссе и Верлена. Объ этой книжечке не стоило бы и говорить, если бы здесь не затрагивался вопросъ о переводахъ. Желанiе публики познакомиться съ большими иноземными писателями такъ законно, такъ желательно, что всякая недобросовестность, малейшiй обманъ въ этой области достоинъ самаго суроваго порицанiя. Полная невежественность, безмерная пошлость, явная недобросовестность въ обращенiи съ чужимъ имуществомъ, удивительная безпардонность -- суть наиболее мягкiя выраженiя, какiя мы можемъ употребить, говоря о переводахъ Зинаиды Ц. Мы выражаемся мягко, не забывая ни минуты, что переводчица -- дама. Въ самомъ деле, что читатель узнаетъ изъ этой книги? что Мюссе и Верленъ были очень посредственными, пошлыми поэтами, систематически писавшими сонеты въ 18 строчекъ (!),-- какъ две капли воды, похожими другъ на друга, которыхъ совершенно неизвестно почему считаютъ светилами французской лирики. Действительно, Зинаида Ц., своими ,переводами' публику ввела въ соблазнъ, а себя поставила въ очень незавидное положенiе. Не могу удержаться, чтобы не привести небольшой образчикъ.
У Мюссе:
Каштаны парка и старые дубы тихонько качали ветвями въ слезахъ. Мы слушали ночь; полуоткрытое окно давало доступъ къ намъ весеннимъ ароматамъ. Ветеръ стихъ, равнина была пустынна; мы были одни, задумчивы и намъ было 15 летъ. Я смотрелъ на Люси. -- Она была бледна и белокура... и т. д.
"3еленые кедры въ старинномъ саду,
И дубъ, и каштанъ, и чинара (?)
Неслышно качались, какъ будто въ чаду,
Какъ будто въ похмельи угара. (?)
Врывалось дыханiе ночи...
А ночь? та была и темна, и ясна_,
Какъ южной красавицы очи... (?!)
Задорная юность въ насъ била ключомъ...
" и т. д.
(стр. 10).
Недурно? И такъ на каждой странице. Отъ подлинника камня на камне не осталось. Чемъ провинились передъ г-жою Ц. бедные Мюссе и Верленъ?
М. Кузминъ.