Мериме Проспер. Хроника времен Карла IХ
XIX. Легкая кавалерия

XIX

Вечером 24 августа отряд легкой кавалерии входил в Париж через Сент-Антуанские ворота. По сапогам и платью всадников, сплошь покрытым пылью, видно было, что они только что совершили длинный переход. Последние лучи умирающего дня освещали загорелые лица солдат; на этих лицах можно было прочесть смутное беспокойство, которое овладевает человеком при приближении какого-нибудь события, еще неведомого, но вызывающего зловещие предчувствия.

Отряд шагом направился к большому пустырю, простиравшемуся около прежнего Турнельского дворца. Там капитан приказал остановиться; затем послал дюжину людей под начальством корнета на разведку и сам расставил при входе в соседние улицы караулы, которым он дал приказ зажечь фитили, словно перед лицом неприятеля. Приняв эти необычные меры предосторожности, он вернулся и встал перед фронтом отряда.

-- Сержант! -- произнес он более жестко и повелительно, чем обычно.

Старый кавалерист, в шляпе с золотым галуном и с вышитой перевязью, почтительно приблизился к начальнику.

-- Все ли всадники у нас снабжены фитилями?

-- Так точно, капитан.

-- Есть ли порох в пороховницах? Достаточно ли пуль?

-- Так точно, капитан.

-- Хорошо! -- Он пустил шагом свою кобылу вдоль фронта своего маленького отряда. Сержант следовал за ним на расстоянии длины лошади. Он заметил, что капитан не в духе, и не смел приблизиться к нему. Наконец он набрался храбрости:

-- Капитан, разрешите кавалеристам дать корм лошадям. Как вам известно, они с утра не ели.

-- Нет.

-- Пригоршню овса, времени это займет не много.

-- Ведь сегодня ночью нам предстоит работа... как говорят, и это, может быть...

Офицер сделал нетерпеливое движение.

-- Вернитесь на свой пост, -- ответил он сухо. И он продолжал свою прогулку. Сержант вернулся в ряды солдат.

-- Ну как, сержант, правда? Что будут делать? В чем дело? Что сказал капитан?

Десятка два вопросов сразу были ему заданы старыми солдатами, которые благодаря своим заслугам и долгой совместной службе с сержантом могли позволить себе фамильярность по отношению к своему старшому.

-- Ну, будет дело! -- сказал сержант тоном человека, который знает больше, чем говорит.

-- Как? Как?

-- Не разнуздывать ни на миг... потому что, как знать, с минуты на минуту мы можем понадобиться.

-- Ага! Разве собираются драться? -- спросил трубач. -- А с кем будем драться, хотелось бы мне знать?

-- С кем? -- повторил вопрос сержант, чтобы дать себе время подумать. -- Черт возьми, хорош вопрос! С кем же, по-твоему, драться, как не с врагами короля?

-- Так-то так, но кто же эти враги короля? -- продолжал вопросы упрямый трубач.

-- Враги короля? Он не знает, кто враги короля! -- И сержант с сожалением пожал плечами.

-- Испанец -- враг короля, но он не мог бы так потихоньку сюда явиться; его бы заметили, -- вставил один из кавалеристов.

-- Пустяки! -- начал другой. -- Я знаю много врагов короля, которые вовсе не испанцы.

-- Бертран прав, -- сказал сержант, -- и я знаю, кого он имеет в виду.

-- Кого же?

-- Гугенотов, -- ответил Бертран. -- Не надо быть колдуном, чтобы догадаться. Всем известно, что веру свою гугеноты взяли из неметчины, а я хорошо знаю, что немцы -- нам враги, потому что частенько стрелял в них из пистолета, особенно при Сен-Кантене, где они дрались как черти.

-- Все это прекрасно, -- сказал трубач, -- но ведь с ними за­ключен мир, и, помнится, много шума было по этому случаю.

-- Доказательством, что они не враги нам, -- сказал молодой кавалерист, одетый лучше, чем другие, -- служит то, что во время войны, которую мы собираемся вести во Фландрии, командовать легкой конницей будет граф Ларошфуко; а кому не известно, что он -- протестант! Дьявол меня побери, если он не кальви­нист с головы до пят: шпоры у него а la Конде, шляпа у него

-- Заешь его чума! -- воскликнул сержант. -- Ты еще не знаешь этого, Мерлен (тебя не было у нас в полку): ведь Ларошфуко командовал во время той засады, когда мы все чуть не полегли при Ла-Робре в Пуату. Прековарный малый!

-- Он же сказывал, -- прибавил Бертран, -- что отряд рейтаров большего стоит, чем эскадрон легкой кавалерии. Я так же верно это знаю, как то, что эта лошадь -- пегая. Мне передавал это паж королевы.

Среди слушателей послышались негодующие возгласы, но они сейчас же уступили место любопытству узнать, против кого направлены военные приготовления и те чрезвычайные меры предосторожности, которые принимались у них на глазах.

-- Правда ли, сержант, -- спросил трубач, -- что вчера пытались убить короля?

-- Бьюсь об заклад, что тут замешаны эти... еретики.

-- Хозяин гостиницы "Андреевский крест", где мы вчера завтракали, за верное рассказывал, что они хотят переделать весь церковный устав.

-- Тогда все дни будут скоромными, -- весьма философски заметил Мерлен, -- кусок вареной солонины вместо чашки бобов. Тут еще огорчаться нечему!

-- Да, но если гугеноты будут у власти, первым делом они расколошматят, как посуду, все отряды легкой кавалерии и на их место поставят своих собак, немецких рейтаров.

-- Если так, так я охотно наломал бы им хвосты! Провалиться на этом месте, тут будешь католиком! Послушайте, Бертран, вы служили у протестантов; правда ли, что адмирал конным солдатам платит только по восьми су?

-- Ни копейки больше, старый скряга! Потому-то после первого же похода я и бросил его.

-- Здорово сегодня не в духе капитан, -- заметил трубач. -- Всегда такой славный малый, с солдатом охотно разговаривает, сегодня рта не раскрыл за всю дорогу.

-- Новости его не веселят, -- ответил сержант.

-- Какие новости?

-- Наверное, насчет того, что хотят предпринять гугеноты.

-- Гражданская война скоро опять начнется, -- сказал Бертран.

-- Тем лучше для нас, -- сказал Мерлен, всегда смотревший на вещи с хорошей стороны, -- можно будет драться, жечь деревни, баловаться с гугенотками.

-- По всем видимостям, они захотели снова начать свое старое Амбуазское дело, -- произнес сержант, -- потому нас и вы­звали. Мы живо наведем порядок.

В эту минуту вернулся корнет со своим отрядом; он приблизился к капитану и стал ему тихонько докладывать, меж тем как солдаты, которые с ним ездили, смешались со своими товарищами.

-- Черт возьми, -- сказал один из ходивших на разведку, -- не понять, что делается сегодня в Париже; на улицах мы ни одной кошки не встретили, а вместо того Бастилия набита войском: я видел, на дворе торчали пики швейцарцев, все равно как ржаные колосья.

-- Не больше пяти сотен, -- перебил другой.

-- Верно то, -- продолжал первый, -- что гугеноты пытались убить короля и в драке адмирала собственноручно ранил великий герцог де Гиз.

-- Я сам слышал, -- продолжал кавалерист, -- как эти швейцарцы на своем тарабарском языке толкуют, что слишком долго во Франции терпят еретиков.

-- Правда, с некоторого времени они задрали нос, -- сказал Мерлен.

-- Можно подумать, что они побили нас при Жарнаке и Монконтуре, так они чванятся и хорохорятся!

-- Они бы хотели, -- вставил трубач, -- съесть окорок, а нам кость оставить.

-- Пора, пора католикам задать им хорошую трепку!

-- Взять хоть меня. "Сержант, -- сказал бы мне король, -- убей мне этих негодяев"; так пусть меня разжалуют, если я заставлю повторить себе это два раза.

-- Бель-Роз, расскажи-ка нам, что делал наш корнет? -- спросил Мерлен.

-- Он поговорил с каким-то швейцарцем вроде офицера, но я не мог расслышать, о чем они говорили. Должно быть, что-нибудь интересное, потому что он каждую минуту восклицал: "Ах, Боже мой!", "Ах, Боже мой!"

-- Смотрите-ка, к нам конные скачут галопом, -- верно, приказ везут.

-- Их двое, по-моему.

Капитан и корнет отправились к ним навстречу.

Двое всадников быстро направились к отряду легкой кавалерии. Один из них, богато одетый, в шляпе, покрытой перьями, с зеленой перевязью, ехал на боевом коне. Спутником его был толстый, коротенький, коренастый человек, одетый в черное платье и с большим деревянным распятием в руках.

-- Наверняка будут драться, -- заметил сержант, -- вон батюшку послали, чтобы исповедовать раненых.

-- Не очень приятно драться натощак, -- проворчал Мерлен.

Двое всадников замедлили ход, так что когда они подъехали к капитану, то без труда могли остановить лошадей.

-- Целую руки господину де Мержи, -- произнес человек с зеленой перевязью. -- Узнает ли он своего покорного слугу Тома де Морвеля?

Капитану еще не было известно новое преступление Морвеля, он знал его только как убийцу храброго де Муи. Он ответил крайне сухо:

-- Я не знаю никакого господина де Морвеля. Я предполагаю, что вы пожаловали объяснить нам, в конце концов, зачем мы находимся здесь.

-- Дело идет, сударь, о спасении нашего доброго короля и нашей святой веры от опасности, грозящей им.

-- Какая же это опасность? -- спросил Жорж презрительно.

-- Гугеноты составили заговор против его величества. Но их преступный замысел вовремя был открыт, благодарение Богу, и все верные христиане сегодня ночью должны соединиться, чтобы истребить их во время сна.

-- Что я слышу? -- воскликнул де Мержи, затрепетав от ужаса.

-- Горожане вооружены, -- продолжал Морвель, -- в городе находится французская гвардия и три тысячи швейцарцев. У нас около шестидесяти тысяч человек наших; в одиннадцать часов будет дан сигнал, и дело начнется.

-- Презренный разбойник! Что за гнусную клевету ты изрыгаешь? Король не предписывает убийств... самое большее, он за них платит.

Но при этих словах Жорж вспомнил о странном разговоре, который он имел с королем несколько дней назад.

-- Не выходите из себя, господин капитан; если бы все мои заботы не были устремлены на службу королю, я бы ответил на ваши оскорбления. Слушайте: я являюсь от имени его величества с требованием, чтобы вы и ваш отряд последовали за мной. Нам поручены Сент-Антуанский и прилегающие к нему кварталы. Я привез вам подробный список лиц, которых мы должны истребить. Преподобный отец Мальбуш сделает наставление вашим солдатам и раздаст им белые кресты, какие будут у всех католиков, чтобы в темноте не приняли католика за еретика.

-- Чтобы я дал согласие на убийство спящих людей?

-- Католик ли вы и признаете ли Карла Девятого своим королем? Известна ли вам подпись маршала де Ретца, которому вы обязаны повиноваться?

Тут он вынул из-за пояса бумагу и передал ее капитану.

Мержи подозвал одного из всадников и при свете соломенного факела, зажженного о фитиль аркебузы, прочел форменный приказ, предписывающий по повелению короля капитану де Мержи оказать вооруженную помощь французской гвардии и отдать себя в распоряжение господина де Морвеля для дела, которое объяснит ему вышеуказанный Морвель. К приказу был приложен список имен с таким заголовком: "Список еретиков, подлежащих умерщвлению, в Сент-Антуанском квартале". При свете факела, горящего в руке солдата, всем кавалеристам было видно, какое глубокое впечатление произвел на их начальника этот приказ, о существовании которого он еще не знал.

-- Никогда мои кавалеристы не согласятся сделаться убийцами, -- произнес Жорж, бросая бумагу в лицо Морвелю.

-- Разговор идет не об убийстве, -- холодно заметил священник, -- речь идет об еретиках и о справедливом воздаянии по отношению к ним.

и король отдает вам их дома на разграбление.

Крик дикой радости пронесся по всем рядам:

-- Да здравствует король! Смерть гугенотам!

-- Смирно! -- закричал громовым голосом капитан. -- Здесь я один имею право отдавать приказания своим солдатам. Товарищи! То, что говорит этот подлец, не может быть правдой. И даже если бы король и отдал такое приказание, никогда мои кавалеристы не согласятся убивать беззащитных людей.

Солдаты промолчали.

-- Да здравствует король! Смерть гугенотам!

-- Ну как же, капитан, будете вы повиноваться? -- произнес Морвель.

-- Я больше не капитан! -- воскликнул Жорж. И он сорвал с себя нагрудный знак и перевязь, знаки своего чина.

-- Хватайте этого изменника! -- закричал Морвель, обнажая шпагу. -- Убейте этого бунтовщика, который не повинуется своему королю!

с лошади на землю.

-- Прощайте, трусы! -- сказал он своему отряду. -- Я думал, что у меня солдаты, а оказывается, у меня были только убийцы! -- Потом обернулся к корнету: -- Вот, Альфонс, если хотите, прекрасный случай сделаться капитаном! Станьте во главе этих бандитов.

С этими словами он пришпорил лошадь и галопом помчался по направлению к внутренней части города. Корнет двинулся на несколько шагов, как будто хотел за ним последовать, но вскоре замедлил ход, пустил лошадь шагом, наконец остановился, повернул обратно и возвратился к своему отряду, рассудив, без сомнения, что совет капитана, хотя и данный в минуту гнева, все же не перестает быть хорошим советом.

Морвель, еще не совсем оправившись от полученного удара, снова сел на лошадь, чертыхаясь, а монах, подняв распятие, наставлял солдат не щадить ни одного гугенота и потопить ересь в потоке крови.

Солдат на минуту остановили упреки капитана, но, увидя, что они освободились от его присутствия, и имея перед глазами перспективу знатного грабежа, они взмахнули саблями и поклялись исполнить все, что бы ни приказал им Морвель.