Оттепель
С. Л. И<онину>
1
Ты замечал: осеннею порою
Какой-то непонятною игрою
Судьба нас иногда теплом дарит,
А россыпь звезд все небо серебрит,
Пчелиному уподобляясь рою.
Тогда плащом себя я не закрою,
Закутавшись, как зябкий сибарит.
Лишь календарь про осень говорит.
Ты замечал?
Пусть вьюги зимние встают горою;
На вешний лад я струны перестрою
И призову приветливых харит.
Ведь то, что в сердце у меня горит
И что, коль хочешь, я легко утрою,
Ты замечал.
2
Нет, не зови меня, не пой, не улыбайся,
Прелестный призрак новых дней!
Кипящий юноша; стремись и ошибайся,
Чем дале, тем быстрей сменяются виденья,
А жизни быстрый круг - так мал.
Кто знал погони пыл, полеты и паденья,
Лишь призрак, призрак обнимал.
О юность красная, смела твоя беспечность,
Но память зеркала_ хранит,
И в них увидишь ты минутной, хрупкой вечность
И размагниченным магнит.
Что для тебя найду? скажи, какой отплатой
Отвечу я на зов небес?
Но так пленителен твой глаз зеленоватый,
И клоуна нос, и губ разрез!
Так хочется обнять и нежно прикоснуться
Бровей и щек, ресниц и век!
Я спал до этих пор; пора, пора проснуться:
Все - мимолетность, это - век.
Слепая память, прочь, прочь зеркала обмана!
Я знаю, призрак тот - живой:
Я вижу в первый раз, горит впервые рана.
Зови меня, зови! я твой!
3
Повстречались мы в пути?
Я не знаю, не опасно ль
Нам вдвоем с тобой идти?
Я не знаю, стар иль молод
Тот, кто любит в сотый раз,
Но, восторженный, проколот
Светлой парой карих глаз.
Лишь одно я знаю - даром
Эта встреча не пройдет:
Пораженное ударом,
Сердце вздрогнет и падет.
4
С какою-то странной силой
Владеют нами слова,
И звук немилый иль милый,
Как будто романа глава.
"Маркиза" - пара в боскете
И праздник ночной кругом.
"Левкои" - в вечернем свете
На Ниле приютный дом.
Когда назовут вам волка -
Но слово одно: "треуголка"
Владеет мною теперь.
Конечно, тридцатые годы,
И дальше: Пушкин, лицей,
Но мне надоели моды
И ветошь старых речей.
И вижу совсем я другое:
Я вижу вздернутый нос
И Вас, то сидя, то стоя,
Каким я Вас в сердце унес.
5
Катались Вы на острова,
А я, я не катался.
Нужны ль туманные слова
Тому, кто догадался?
Мы перстень ценим, не футляр,
Ведь что нам до коробок?
И у меня в груди пожар,
Пускай я с виду робок.
И я покорен, видит Бог,
Катались Вы - не я же,
Пойду на это даже.
Велите лезть на каланчу,
Исполню повеленье.
А что нелепо я молчу,
Так это от волненья.
Но пусть покорен я и глуп,
Одно я знаю верно:
Болтливых не закрою губ,
Любя нелицемерно.
6
Дождь моросит, темно и скучно,
Смотрю в окно на телеграф.
Хотел бы думать равнодушно,
В уме неделю перебрав.
Не такова моя натура:
Спокойствие мне не дано,
Как у больных температура,
Скачу то в небо, то на дно.
Во вторник (и без всякой лести)
Я чувствовал такой подъем:
У Юрочки сначала вместе,
От середы и до субботы
Я в заточенье заключен.
Когда же невтерпеж забота,
Звоню я робко в телефон.
И не нарушил я традиций:
Писал стихи, курил, вздыхал
И время ваших репетиций
"Презренной прозой" проклинал.
У Вас в субботу ужин "шпажный",
Наутро Вам стихи пришлю.
Еще не сбросив хмель отважный,
Прочтете Вы, что я люблю.
Еще три дня. О, я прославлю
Твой день, Архангел Михаил!
В полтину свечку я поставлю,
Чтоб он почаще приходил.
Дождь моросит, но мне не скучно
Смотреть в окно на телеграф,
Сидеть не в силах равнодушно,
В уме неделю перебрав.
7
Но люблю и запах жасмина.
Между собой они не схожи,
Но есть что-то общее между ними.
Случайно, конечно, они соединились
В моем воспоминанье,
Но не равно ли у нас сердца бились
Тогда, как и в любом преданьи?
Вы помните улицу Calzajuoli
И лавку сапожника Томазо?
(Недавно это было, давно ли -
Это не относится к рассказу).
Я стоял, Вы ехали мимо,
И из дверей пахло кожей;
А в стакане, на полке хранима,
Была ветка жасмина (жасмина, не розы).
Прохожие шли попарно
И меня толкали.
Вы проехали, улыбнувшись, к Лунгарно,
А собор от заката был алым.
Ничего подобного теперь не случилось:
Запаха жасмина в воздухе не носилось,
И кругом стояли гарсоны.
Никто никуда не ехал, небо не пылало,
Его даже не было и видно.
Но сердце помнило, сердце знало,
И ему было сладостно и обидно.
Но откуда вдруг запах кожи
И легкое жасмина дуновенье?
Разве и тогда было то же
И чем-то похожи эти мгновенья?
Во Флоренции мы не встречались:
Ты там не был, тебе было тогда три года,
Но ветки жасмина качались
И в сердце была любовь и тревога.
Я знаю, знаю! а ты, ты знаешь?
Звезда мне рассекла сердце!
Напрасно ты не понимаешь
И просишь посыпать еще перца.
Покажи мне твои глаза, не те ли?
Нет, лицо твое совсем другое,
И лишили меня покоя.
Вот отчего улица Calzajuoli!
Сердце, сердце, не близка ли радость,
А давно ль ты собиралось умирать, давно ли?
8
Голый отрок в поле ржи
Отрок, отрок, придержи
Эти стрелы золотые!
К небу взвившись, прямо в рожь
Упадут златые стрелы,
Где колосья, где тут стрелы.
Злато ржи сожнут в снопы,
Но от стрел осталось злато.
Тяжко зерна бьют цепы,
Что случилось? ел я хлеб.
Не стрелой ли я отравлен?
Отчего я вдруг ослеп?
Стрелы, злато... милый образ...
Все мне - призрак, все мне ложь,
Вижу только - милый образ.
9
Рано горлица проворковала,
"Что не бьешься, сердце, как бывало?
Или ты во сне окаменело?
Боже упаси, не стало ль старо,
Заморожено ль какой кручиной?
Теплой не согреешься овчиной".
Пташка милая, я застываю,
Погибаю в пагубной дремоте,
Глаз своих давно не открываю,
Лишь глубоко уголечек тлеет,
В сердце тлеет уголечек малый.
Слышу я сквозь сон: уж ветер веет,
Синий пламень раздувает в алый.
Примечания:
В Рук. 1911 (раздел переписан неизвестной нам рукой) имя адресата посвящения раскрыто полностью: Сергею Львовичу Ионину. Ст-ния пронумерованы красным карандашом. Ионин Сергей Львович (1890–1971) — выпускник Училища Правоведения, брат Ю. Л. Ракитина (см. ниже примеч. 6), был офицером, служил в белой армии, потом во французской армии, в годы второй мировой войны — в РОА. См. о нем: Императорское Училище Правоведения и правоведы в годы мира, войны и смуты. Мадрид, 1967. С. 383. См. также записи в Дневнике: «Ионин очаровательный мальчик, в которого я тотчас же влюбился» (17 октября 1911); «Мне ужасно нравится Сережа Ионин, ужасно» (21 октября 1911), а также 8 марта 1912 г.: «Пришел Ионин просить, чтобы посвящения не было напечатано. Был мил».
«Ты замечал: осеннею порою…»
В Рук. 1911 дата — 25 октября 1911. Черновой автограф с датой: 15 октября 1911 — РГАЛИ.
«Нет, не зови меня, не пой, не улыбайся…»
Черновой автограф с датой: 20 октября 1911 — РГАЛИ (та же дата в Рук. 1911). Первая строка ст-ния была взята эпиграфом к ст-нию В. Князева «М. А. К-ну» («Ах, не зови меня, любимец Аполлона…»).
«Я не знаю, не напрасно ль…»
Черновой автограф с датой: 27 октября 1911 — РГАЛИ (та же дата в Рук. 1911). Первоначальный вар. ст. 9-10:
Все, что знал я, все, что знаю, — Позабыл я навсегда.
«С какою-то странной силой…»
Черновой автограф с датой: 6 ноября <1911> — РНБ (та же дата в Рук. 1911). «Маркиза» — см. цикл 32–40. «Левкои» — см. цикл 77–79.
«Катались Вы на острова…»
Черновой автограф — РГАЛИ. Судя по расположению на листах из тетради, написано 26 или 27 октября 1911 г.
«Дождь моросит, темно и скучно…»
«Рампа и жизнь». 1911. № 41. В Рук. 1911 дата — 6 ноября 1911. Юрочка — Юрий Львович Ракитин (наст, фамилия Ионин, 1882–1952), актер МХТ, в 1911 — режиссер Александринского театра, в 1920-1930-е гг. — режиссер Народного театра в Белграде, автор мемуарной статьи «Две тени» («Новое время». Белград, 1923, 19 декабря; перепечатано: Жизнь Николая Гумилева: Воспоминания современников. Л., 1991). См.: «Очень не хотелось ехать в Царское ночью; к тому же пришел Юрочка Ракитин, так что я вообще из дому-то никуда не выходил. Юрочка очень мил и уютен, хотя бы он помирил меня со Всеволодом <Князевым>, а то, правда, получается какой-то вздор» (Дневник. 7 октября 1911). Ракитину посвящены ст-ния 3, 8, 9 в цикле 290–304. От середы и до субботы — см. ст-ние 5 в цикле 155–166. «Презренной прозой» — из поэмы А. С. Пушкина «Граф Нулин»: «В последних числах сентября (Презренной прозой говоря)…» Твой день, Архангел Михаил — день именин Кузмина, Собор Архистратига Михаила (8 ноября ст. ст.).
«Как люблю я запах кожи…»
Беловой автограф — РНБ. Черновой автограф — РГАЛИ. Как люблю я запах кожи. См. в повести «Крылья»: «…пахло кожей и жасмином» (Кузмин М. Первая книга рассказов. С. 311). Улица Calzajuoli (правильно — Calzaioli) находится во Флоренции, как и Лунгарно (набережная реки Арно). Тебе было тогда три года. Кузмин был в Италии в 1897 г.
«Голый отрок в поле ржи…»
Черновой автограф с датой: 4 ноября <1911> — РНБ (та же дата в Рук. 1911). В нем между ст. 8 и 9 были еще 4 строки, впоследствии зачеркнутые:
—
От любви ведь я ослеп —
Не замечу мелких блесток.
Голый отрок — Амур.
«Рано горлица проворковала…»
Беловой автограф — Изборник. Черновой автограф с датой: 27 октября 1911 — РГАЛИ (та же дата в Рук. 1911).