Холм вдали
1
Счастливый сон ли сладко снится,
Не грежу ли я наяву?
Но кровли кроет черепица...
Я вижу, чувствую, живу...
Вот улицы и переулки,
На палках вывески висят;
Шаги так явственны и гулки,
Так странен старых зданий ряд.
Иль то страницы из Гонкура,
Где за стеной звучит орган?
Но двери немца-винокура
Зовут в подвальный ресторан.
И знаю я, что за стеною
Ты, милый, пишешь у окна.
За что безмерною ценою
Отплата мне судьбой дана?
И кажется, что в сердце, в теле
Разлит любовный водоем...
Подумать: более недели
2
Тобой целованные руки
Сожгу, захочешь, на огне.
В. К<нязев>
Целованные мною руки
Ты не сжигай, но береги:
Не так суровы и строги
Законы сладостной науки.
Пожаром жги и морем мой,
Ты поцелуев смыть не сможешь
И никогда не уничтожишь
Сознанья, что в веках ты - мой.
Ты - мой, и ты владеешь мною,
Твоим дыханьем я дышу
И стон последний заглушу
Перед стрелою неземною.
Поверь: судьба, не просто случай,
Тебе открыла тайну сил,
Чтоб ты стрелу благословил,
"Плененный прелестью певучей".
3
Ряд кругов на буром поле
Милый друг, не в силах боле
На обои я смотреть.
Выступают капли поту,
И сжимается рука,
На обоях сквозь дремоту
Вижу буквы "В" и "К".
Память тихо улетает,
Застилает взор туман...
Сквозь туман плывет и тает
Твой "зеленый доломан".
Мнится: встанешь, поцелуешь,
Сердце весело отдашь...
Обернусь - ты все рисуешь
Да скрипит твой карандаш.
Мысли бьются, мысли вьются,
Как зимой мятель в трубе.
Буквы в сердце остаются,
Доломан же - на тебе.
4
Влюблен ли я - судите сами:
Могу смотреть на вас часами,
Мне все уныло, все не мило,
Мне все как мрачная могила,
Когда не вижу рядом вас.
Нет ни натяжки, ни рисовки
(Хотя на то поэты ловки),
Когда пою ваш "доломан";
Коль вами жизнь моя согрета,
Пускай клеймят насмешки света
Мой нежный, набожный роман.
В своей судьбе уж я не волен.
Без вас я сумрачен и болен
И вами брежу наяву.
Пускай вопрос решится вами:
Какими новыми словами
Свое я чувство назову?
5
Дороже сына, роднее брата
Ты стал навеки душе моей,
И без тревоги я жду возврата
Румяно-ясных, осенних дней.
Зима и осень, весна и лето
Когда все сердце тобой согрето,
Мой неизменный, желанный друг.
6
Я тихо от тебя иду,
А ты остался на балконе.
"Коль славен наш Господь в Сионе"
Трубят в Таврическом саду.
Я вижу бледную звезду
На теплом, светлом небосклоне,
И лучших слов я не найду,
Когда я от тебя иду,
Как "славен наш Господь в Сионе".
7
Покойся, мирная Митава,
Отныне ты в моей душе,
Как замков обветшалых слава
Иль запах старого саше.
Но идиллической дремоты
Бессильны тлеющие сны,
Когда мой слух пронзили ноты
Кристально-звонкие весны!
И осень с милым увяданьем
Когда божественным лобзаньем
Меня поят твои уста.
8
Что за Пасха! снег, туман,
Неожиданная слякоть!
В марте верить ли зиме?
Ты опять придешь ко мне,
Мой зеленый доломан,
Будешь снова шпорой звякать.
Был и я в чужих краях...
Ах, Firenze, Vienna, Roma... {*}
{* Флоренция, Вена, Рим... (ит.) - Ред.}
Но я думал: "Не обман -
Твой зеленый доломан!
Хорошо гостить в гостях,
Но куда милей быть дома!"
О проказах - ни гу-гу,
Пусть молчат твои чикчиры...
Сядем лучше на диван,
Мой зеленый доломан!
Для тебя я сберегу
9
Ты приедешь сюда загорелым,
Но всегда бесконечно милым.
Ведь и в смуглом теле, как в белом,
Та же кровь струится по жилам.
Твои губы, они не увяли,
Твои щеки упруги, как прежде...
А бывало: не я ли, не я ли
Изнывал в далекой надежде?
Опьянен я все тем же телом,
Я покорен все тем же силам...
Ты приедешь сюда загорелым,
Но всегда бесконечно милым.
10
"Два ангела напрасных за спиной".
В обманчивом, тревожном сне
Я пел про ангелов напрасных,
Не зная, из каких прекрасных,
Пленительных и нежно страстных
Пошлется спутник с неба мне.
Твои улыбчивые губы
Амур стрелой нарисовал
Кого я прежде ни знавал,
Перед тобой - пусты и грубы.
Кто дал такую удлиненность
Приподнятых и светлых глаз?
Прозрачней фьорда в тихий час,
Они всегда вселяют в нас
Благоговенье и влюбленность.
Не ты ль от Божьего престола,
Плащом прикрывши прелесть плеч,
Держа в руке копье иль меч,
Пришел для предрешенных встреч
К тому, что звал тебя из дола?
Нет, не обманчивы мечты:
Пускай пути мои опасны,
Пускай грехи мои ужасны, -
Те ангелы, они напрасны,
Когда вождем мне послан ты.
11
Смутишься ль сердцем оробелым?
Моя любовь не так мала,
Чтоб не сказать пред миром целым,
К какому счастью привела.
Пусть все, кому любовь мила,
Прочтут влюбленности примеры.
Природа душу вместе с телом
В союзе стройном создала,
За это не звучит хвала.
Мы все - природы зеркала,
Мы люди с кровью, не химеры,
И тот, кого пронзит стрела,
Блаженным и высоким делом
Соединяет страсть тела.
Безумьем было б неумелым
Отрезать ветви от ствола.
Кудрявый сын златой Венеры,
Кого стрела твоя звала,
Прочтет влюбленности примеры.
Присядь у нашего стола -
Прочесть влюбленности примеры.
12
Всегда стремясь к любви неуловимой,
Скитался я, как странник, меж людей,
Воинственною облеченный схимой.
Очаровательною пантомимой
Любуясь, думал я: "Помолодей,
О сердце, язвы от страстных гвоздей
"
Кощунственно я мыслил о любви,
Не зная близости чудесной встречи,
И вдруг увидел сердце все в крови.
Зовешь меня мечом небесной сечи?
Веди меня! я - твой, я - твой, я - твой!
Май-октябрь 1912
Примечания:
Цикл обращен к В. Г. Князеву (см. о нем примеч. 109).
«Счастливый сон ли сладко снится…»
В ст-нии описана Рига, где Кузмин был у Князева в первой половине сентября 1912 г. Сходным образом город описан и в романе Кузмина «Плавающие путешествующие». Страницы из Гонкура. Имеется в виду начало романа Э. де Гонкура «Актриса» («Актриса Фостэн»). В Дневнике зафиксировано, что Кузмин с Князевым в Риге читали французские романы.
«Целованные мною руки…»
Беловой автограф — Пример (цикл «Сердце зеркальное». № 13). Эпиграф — из ст-ния Князева «Плененный прелестью певучей…» (первая строка которого стала последней строкой стихотворения Кузмина). См.: Князев В. Стихи. СПб., 1914. С. 79.
«Ряд кругов на буром поле…»
— Пример (цикл «Зеленый доломан». № 11). «Зеленый доломан» (т. е. гусарский мундир) — форма 16-го гусарского Иркутского полка, где служил Князев. Слова заключены в кавычки, т. к. нередко повторяются в стихах как Князева, так и самого Кузмина.
«Влюблен ли я — судите сами…»
Беловой автограф — Пример (цикл «Зеленый доломан». № 12); РНБ, арх. В. С. Спиридонова, с датой: 9 июля 1912 и посвящ. Вс. Князеву. Ср.: «Вечером был у Князева. Он меня провожал и мечтал, что завтра долго будет со мною. Ходили мирно и тихо по пустынным, милым улицам. Написал 4 стихотворения» (Дневник, 10 июля 1912).
«Дороже сына, роднее брата…»
Беловые автографы — Стихи-19; РНБ, арх. В. С. Спиридонова, с датой: 23 июля <1912> и посвящ.: «Милому Всеволоду».
«Я тихо от тебя иду…»
«Гиперборей». 1912. № 2. Беловые автографы — Пример (цикл «Зеленый доломан», № 10); Изборник. «Коль славен наш господь в Сионе» — старинный гимн (ел. М. М. Хераскова, муз. Д. С. Бортнянского).
«Покойся, мирная Митава…»
Беловой автограф — РНБ, арх. В. С. Спиридонова. Митава (ныне Елгава, Латвия) — город, где Кузмин и Князев были в гостях у И. фон Гюнтера (см. примеч. 230) в сентябре 1912 г. См.: «Были в Митаве, в гостинице, где останавливались Карамзин, Казанова и Калиостро, с чудной мебелью, старый дом» (Дневник, 16–18 сентября 1912). Саше — см. примеч. 245–257 (2).
«Что за Пасха! снег, туман…»
— Пример (цикл «Зеленый доломан». № 2). Был и я в чужих краях. Имеется в виду итальянское путешествие Кузмина весной-летом 1897 г. (подробнее см.: Тимофеев А. Г. «Итальянское путешествие» Михаила Кузмина // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник 1992. М., 1993. С. 40–55). Чикчиры — гусарские штаны.
«Ты приедешь сюда загорелым…»
Беловые автографы — Пример (цикл «Зеленый доломан». № 4); Стихи-19.
«В обманчивом, тревожном сне…»
Беловой автограф — РГБ, арх. В. Я. Брюсова, как второе ст-ние в неозаглавленном цикле из трех ст-ний с общим посвящ. Всеволоду Князеву и датой: июль 1912. Эпиграф — из ст-ния 1 цикла 14–23.
«Смутишься ль сердцем оробелым?…»
— Пример (цикл «Зеленый доломан», под загл. «Вступление. Баллада»), с перестановкой ст. 4 и 5.
«Всегда стремясь к любви неуловимой…»
Беловые автографы — РГБ, арх. В. Я. Брюсова; Пример (цикл «Сердце зеркальное», № 2, под загл. «Сонет (акростих)». В обоих автографах ст. 11: «Я вдруг увидел сердце, все в крови». После ссоры с Князевым Кузмин решил разрушить акростих, и в ГГ-1 изменил чтение ст. 11 и ст. 14 («Зови меня! я — твой, я — твой, я — твой!»).