Чужая поэма

Чужая поэма

1

В осеннем сне то слово прозвучало:
"Луна взошла, а донны Анны нет!"
Сулишь ты мне конец или начало,
Далекий и таинственный привет?
Я долго ждал, я ждал так много лет,
Чтоб предо мной мелькнула беглой тенью,
Как на воде, меж веток бледный свет,
Как отзвук заблудившемуся пенью, -
И предан вновь любви и странному волненью.

2

Заплаканна, прекрасна и желанна,
Я думал, сквозь трепещущий туман,
Что встретится со мною донна Анна,
Которой уж не снится дон Жуан.
Разрушен небом дерзостный обман,
Рассеян дым, пронзительный и серный,
И командору мир навеки дан...
Лишь вы поводите глазами серны,

3

Как призрачно те сны осуществились!
И осень русская, почти зима,
И небо белое... Вы появились
Верхом (стоят по-прежнему дома).
О, донна Анна, ты бледна сама,
Не только я от этой встречи бледен.
На длинном платье странно бахрома
Запомнилась... Как наш рассудок беден!
А в сердце голос пел, так ярок и победен.

4

О, сердце, может, лучше не мечтать бы!
Испания и Моцарт - "Фигаро"!
Безумный день великолепной свадьбы,
Огни горят, зажженные пестро.
Мне арлекина острое перо
Судьба, смеясь, сама в тот день вручила
И наново раскинула Таро.
Какая-то таинственная сила
Меня тогда вела, любила и учила.

5

Ведь сам я создал негров и испанцев,
Для вас разлил волшебство звездных сфер,
Для ваших огненных и быстрых танцев

Моих... моих! напрасно кавалер
Вам руку жмет, но вы глядите странно.
Я узнаю по томности манер:
Я - Фигаро, а вы... вы - донна Анна.
Нет, дон Жуана нет, и не придет Сузанна!

6

Скорей, скорей! какой румяный холод!
Как звонко купола в Кремле горят!
Кто так любил, как я, и кто был молод,
Тот может вспомнить и Охотный ряд.
Какой-то русский, тепло-сонный яд
Роднит меня с душою старовера.
Вот коридор, лампадка... где-то спят...
Целуют... вздох... угар клубится серо...
За занавеской там... она - моя Венера.

7

Вы беглая... наутро вы бежали
(Господь, Господь, Тебе ее не жаль?),
Так жалостно лицо свое прижали
К решетке итальянской, глядя вдаль.
Одна слеза, как тяжкая печаль,
Тяжелая, свинцово с век скатилась.
Была ль заря на небе, не была ль,

Душой и взором ты в Успенский храм стремилась.

8

И черный плат так плотно сжал те плечи,
Так неподвижно взор свой возвела
На Благовещенья святые свечи,
Как будто двинуться ты не могла.
И золотая, кованая мгла
Тебя взяла, благая, в обрамленье.
Твоих ресниц тяжелая игла
Легла туда в умильном удивленьи.
И трое скованы в мерцающем томленьи.

9

Еще обрызгана златистой пылью
(О солнце зимнее, играй, играй!),
Пришла ко мне, и сказка стала былью,
И растворил врата мне русский рай.
Благословен родимый, снежный край
И розаны на чайнике пузатом!
Дыши во сне и сладко умирай!
Пусть млеет в теле милом каждый атом!

10

А помнишь час? мы оба замолчали.
Твой взор смеялся, темен и широк:
"Не надо, друг, не вспоминай печали!"
Рукой меня толкнула нежно в бок.

Два сердца нес, сердца те - две лампадки.
И свет из них так тепел и глубок,
И дни под ними - медленны и сладки, -
И понял я намек пленительной загадки.

11

И все ж нельзя России быть родней,
Я думаю, что, даже уезжая
На родину, вы вспомните о ней.
В страну грядущих непочатых дней

Божественна, и слаще, и вольней
Я вижу будущего человека.

12

О донна Анна, о моя Венера,
Запечатлею ли твой странный лик?

Он пламенен, таинствен и велик.
Изобразить ли лебединый клик?
Стою перед тобой, сложивши руки,
Как руки нищих набожных калик.

В них все: и ад, и рай, и снег, и страсть, и муки.

1916

Примечания:

Впервые — Орион (Тифлис). 1919. № 5, с датой: апрель 1916, с посвящением: «Дорогим С. Ю. С. и В. А. Б.» Беловой автограф, без посвящ. и без нумерации строф, с датой записи: 17 апреля 1918 — РГАЛИ, арх. Н. В. Власова. Второй беловой автограф с датой: 1916. Апрель. Пасха — арх. И. Ф. Стравинского, Цюрих, в альбоме В. А. Стравинской (копия любезно предоставлена А. Е. Парнисом). Во всех известных нам источниках строфа 11 или дефектна (как в печатаемом нами тексте, — не хватает одного стиха для правильной спенсеровой строфы, которой написана вся поэма), или отсутствует, что, очевидно, свидетельствует о том, что она написана не ранее весны 1918 г. В наборной рукописи отсутствует посвящ. В книге ст. 3 седьмой строфы — «Так жалостно лицо свое прижала». Адресаты посвящения — С. Ю. Судейкин и его вторая жена Вера Артуровна Шиллинг (урожд. Боссе, откуда посвящение первой публикации, по второму мужу — Судейкина, по третьему — Стравинская), художница. По воспоминаниям героини поэмы (подробнее всего изложенным в написанной Дж. Мальмстадом биографии Кузмина — ССт), Судейкин (отождествленный в поэме с Дон Жуаном) встречался с нею в соборах московского Кремля (среди которых в поэме названы Успенский и Благовещенский) и в Охотном ряду. В строфах 4 и 5 речь идет о том, что Судейкин оформлял для театра А. Я. Таирова спектакль «Женитьба Фигаро» (1915), где В. А. Шиллинг танцевала испанский танец. Гаро — набор символических изображений на картах типа игральных, служащих для различных магических действий. В моем краю вы все-таки чужая. В. А. Шиллинг была по происхождению шведкой. Калика — богатырь во смирении, в убожестве и богоугодных делах (Словарь В. И. Даля).