Поиск по творчеству и критике
Cлово "ROMA"
Входимость: 2. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 66кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 48кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 8кб.
Часть текста: к Лескову — единственному, пожалуй, русскому учителю Кузмина: «сокровищница русской речи, которую нужно бы иметь настольной книгой наравне с словарем Даля», как говорит он сам о Лескове. Возрождение этой младшей линии (Даль, Мельников-Печерский, Лесков), подавленной и затерянной в русской прозе эпохи Достоевского и Толстого, глубоко знаменательно. Тут Кузмин соприкасается с Ремизовым. Лесков — сказитель, знаток древнерусских житий, прологов и легенд, не столько бытописатель и психолог, сколько рассказчик и стилизатор («Запечатленный ангел»), оказавшийся в свое время глубоко несовременным, является теперь одним из главных вдохновителей и учителей новой школы. Таковы сложные и очень интересные традиции Кузмина. Странное на первый взгляд сочетание Анатоля Франса и Лескова представлено совершенно законным и органическим. Эта новизна сочетаний и традиций делает его прозу чрезвычайно сложной. Кузмин — не эпигон. Он ищет новых путей, творчество его поэтому развивается медленно, прихотливо, делает неожиданные скачки. Веселый и элегантный, он вдруг становится неряшливым и туманным. Однако он смел и в основе своей необыкновенно устойчив. Проповедник «кларизма», Кузмин выступил как мастер стилизации в своих авантюрных романах: «Приключение Эме Лебефа», «Путешествие сэра Джона Фирфакса», «Подвиги великого Александра». Никакой психологии, никакого быта, никаких тенденций, никакой современности. Скользящий по жизни, быстро развертывающийся роман приключений с его традиционными мотивами — кораблекрушением, невольничеством, переодеванием и пр. Изящные томики «Скорпиона» с обложками по фронтиспису к итальянскому изданию Лукреция XVIII ...
Входимость: 1. Размер: 66кб.
Часть текста: от вставляемой свечки, оставленный приезжавшим Сергеем Юрьевичем {472} . Он сделал то, что нужно было, сейчас же приехал, но меня не было, узнавал, где я, чтобы поговорить по телефону, но этого не знали. Как я жалею, что поехал, но и рад, что С<ергей> Ю<рьевич> не совсем еще наплевал на меня. Лег спать опять счастливым. 2_____ Утром письмо из театра; думал, не от Сергея ли Юрьевича; оказалось, от Мейерхольда с просьбой дать музыку к «Балаганчику» {473} . Поехали с сестрой, я к Нувель. Вчера в театре все, и Сапунов (при других), сказали, что Судейкин еще третьего дня уехал; что за мистификация! теперь не имеет смысла ехать в театр. Вальтер Федорович вчера имел неудавшуюся эскападу с афишером. Эдиньку, кажется, пристроил в статисты. Мне опять погасла надежда видеть Судейкина, хоть бы уж он уезжал в Москву! А то такая маята. Поехали с Нувель в Гостиный двор, там есть очаровательные материи. Без меня не было Судейкина. Не знаю, что и думать, был ли это прощальный визит или нет, получил ли он письмо, адресованное на театр, здесь ли он. Такая неопределенность хуже всего. Поехали под густым снегом к Варваре Павловне; я был страшно огорчен Сергеем Юрьевичем. Там были разные девы, Оля Кузмина декламировала недурно, кто-то пел «porque amor» {474} и элегию Massenet, я играл «Куранты» и детские песни {475} . Назад ехали уже под звездами, в мороз, по набережной; по Сергиевской были освещенные подъезды с экипажами, маня светской и открытой жизнью. О, деньги! Проезжали какие-то треуголки. Я все вспоминаю случай с Чесноковым. Милый Renouveau. ...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: серьезные, уже не переносятся бабушкой в корзине вместе с дымящейся головешкой с места на место, а стоят чинно в закрытом шкапу у печки, семейном святилище. Их мажут кашей во время обеда и поливают маслом и молоком, чтобы и они тоже принимали участие в трапезах и не сердились. Там есть изображения покойников, которые вообще злы и мстительны; чтобы их задобрить, льстиво их зовут добрыми. Есть и возбудительный чеснок, и ключевая известковая вода, и первые боли роженицы и самое появление младенца, его первое слово, первый зуб, первые шаги, первая стрижка, и засов на двери, чтобы не забрались воры, и косяк, чтобы об него не стукнуться, и порог, чтобы не споткнуться, и петли, чтобы они не скрипели, и азбука, и свадьба, и зевота, и чиханье, и боль в пояснице — целое племя уродцев. Есть и пузатые, и тощие, и гримасничающие, и смеющиеся, задумчивые, с одним глазом и четырьмя руками, есть обжоры и постники, и кровожадный малютка Марс, которому нужно мазать нос кровью после каждой удачной драки. Есть воровские, гусиные, горшечные, похлебковые и бобовые боги. Дети боятся и любят их, но запомнить их могут только бабы да старики, которые уже не ходят на драки и грабежи, а посещают запечные святилища, знают...
Входимость: 1. Размер: 48кб.
Часть текста: кабинете миниатюру, изображавшую очень красивую женщину с напудренными волосами, в венке из плюща, с тигровой шкурой через плечо. На фоне можно было прочесть: Roma, 18... 2 . Наряд этой дамы казался мне странным, и я не раз спрашивал, кто она такая. Мне отвечали: -- Вакханка. Но ответ этот меня не удовлетворял; я даже подозревал, что от меня что-то скрывают, так как при моем невинном вопросе матушка поджимала губы, а отец принимал серьезный вид. На этот раз, передавая мне запечатанное письмо, он украдкой взглянул на портрет. Я невольно сделал то же самое, и мне пришло в голову, не является ли именно эта пудреная вакханка маркизой Альдобранди. Так как я уже начал кое-что понимать, то я сделал немаловажные выводы из гримасы моей матушки и взгляда, брошенного отцом. По прибытии моем в Рим первым письмом, которое я доставил по адресу, было письмо к маркизе. Она жила в прекрасном палаццо поблизости от площади Св. Марка. Я передал письмо и визитную карточку слуге в желтой ливрее, и тот ввел меня в просторную гостиную, довольно плохо обставленную, темную и унылую. Но во всех палаццо Рима находятся картины больших мастеров. И в этой гостиной их было немало, причем несколько весьма замечательных. Прежде всего я заметил женский портрет, как мне показалось, работы Леонардо да Винчи. По богатству рамы, по тому, что...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: пикой змея поражает Золотокудрый рыцарь вдалеке. И медью пышут римские законы В дымах прощальных пламенной Дидоны. Какие пристани, Эней, Эней, Найдешь ты взором пристально-прилежным? С каким товарищем, бродягой нежным, Взмутишь голубизну седых морей? Забудешь ты пылающую Трою И скажешь: "Город на крови построю". Всегда ограда - кровь, свобода - зверь. Ты - властелин, так запасись уздою, Железною ведешься ты звездою, Но до конца звезде своей поверь. Смотри, как просты и квадратны лица, - Вскормила их в горах твоя волчица. И, обречен неколебимой доле, Мечта бездомников - домашний гусь (Когда, о родичи, я к вам вернусь?), Хранит новорожденный Капитолий. Пожатье загрубелых в битве рук Сильней пурпурных с подписью порук. Спинной хребет согнулся и ослаб Над грудой чужеземного богатства, - Воспоминание мужского братства В глазах тиранов, юношей и пап. И в распыленном золоте тумана Звучит трубой лучистой: "Pax Romana". 1920 Примечания: Беловой автограф с датой: 27 мая 1920 — РНБ. Черновой автограф, без загл. и с зачеркнутой первой строкой — РТ-2. По списку РТ-2 дата — 28 мая. Очевидные подтексты ст-ния —...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: судьбой дана? И кажется, что в сердце, в теле Разлит любовный водоем... Подумать: более недели Мы проживем с тобой вдвоем! 2 Тобой целованные руки Сожгу, захочешь, на огне. В. К<нязев> Целованные мною руки Ты не сжигай, но береги: Не так суровы и строги Законы сладостной науки. Пожаром жги и морем мой, Ты поцелуев смыть не сможешь И никогда не уничтожишь Сознанья, что в веках ты - мой. Ты - мой, и ты владеешь мною, Твоим дыханьем я дышу И стон последний заглушу Перед стрелою неземною. Поверь: судьба, не просто случай, Тебе открыла тайну сил, Чтоб ты стрелу благословил, "Плененный прелестью певучей". 3 Ряд кругов на буром поле Образует странно сеть... Милый друг, не в силах боле На обои я смотреть. Выступают капли поту, И сжимается рука, На обоях сквозь дремоту Вижу буквы "В" и "К". Память тихо улетает, Застилает взор туман... Сквозь туман плывет и тает Твой "зеленый доломан". Мнится: встанешь, поцелуешь, Сердце весело отдашь... Обернусь - ты все рисуешь Да скрипит твой карандаш. Мысли бьются, мысли вьются, Как зимой мятель в трубе. Буквы в сердце остаются, Доломан же - на тебе. 4 Влюблен ли я - судите сами: Могу смотреть на вас часами, Не отводя плененных глаз, Мне все уныло, все не мило, Мне все как мрачная могила, Когда не вижу рядом вас. Нет ни натяжки, ни рисовки (Хотя на то поэты ловки), Когда пою ваш "доломан"; Коль вами жизнь моя согрета, Пускай клеймят насмешки света Мой нежный, набожный роман. В своей судьбе уж я не волен. Без вас я сумрачен и болен И вами брежу наяву. Пускай вопрос...